Товарищ Сталин предоставляет вам последнюю возможность своей жизнью послужить великому делу полного истребления врагов народа во всемирном масштабе, где бы враги ни прятались. Вам присвоено звание комиссара государственной безопасности второго ранга. Четыре ромба. По армейским понятиям – командарм второго ранга. Вот ваша гимнастерка с новыми знаками различия. А брюки, сапоги, фуражку и все остальное получите позже. Сейчас главное в том, чтобы восстановить ваш вес и здоровье. Любая еда в нормальных количествах для вас сейчас смертельна. Кроме бульона.

Хлопнул огромный дяденька в ладоши, раскрылась дверь камеры, водопад света влетел в распахнутую дверь, и в лучах восходящего солнца возник силуэт толстого повара. Обгоняя свет, в камеру вломился и переполнил ее густой аромат…

Может ли чародей, даже самый лучший, за несколько месяцев научить всем чародейским премудростям свою ученицу, пусть даже самую талантливую? На этот вопрос я вынужден дать ответ отрицательный. Категорически заявляю: за столь короткое время всему научиться нельзя.

Однако…

Однако кое-чему чародей свою ученицу уважаемую, но нелюбимую научил.

Как он ее учил и чему именно, я, откровенно говоря, не знаю. Мне не дано знать и сотой доли чародейских секретов. А если бы я те секреты знал, так тогда бы, хо-хо! Тогда бы я сам чародеем заделался, охмурял бы широкие народные массы в мировом масштабе.

Быстро подготовка завершилась. Время не ждет. Вторую мировую войну начинать пора. Потому приказ откуда-то с самого верха: инфанте испанской срочно прибыть на выпускной бал-маскарад.

Наследнице испанского престола – персональный транспорт: ремонтный поезд «Главспецремстрой- 12».

Нет озера прекраснее Селигера. Это большевики лучше всех поняли. Потому объявили селигеровы берега заповедными. И возвели на заповедных берегах дачи высшего руководящего состава.

– Отдыхайте, набирайтесь сил, – улыбнулся начальник спецгруппы Ширманов.

Знает комиссар государственной безопасности второго ранга товарищ Трилиссер, как улыбаются палачи перед расстрелом. И в улыбке вежливого холовановского холуя почудился оскал смерти.

Это только незнающим поезд ремонтным кажется. А внутри, в вагоне не то почтовом, не то багажном, все так устроено, чтобы пассажиру было удобно и уютно. За окном дождь унылый. А внутри – чисто, тепло, тихо. Только колеса стучат.

Когда-то давно, как бы в другой жизни, Настя Стрелецкая была пассажиром этого поезда. Тут все ей знакомо, все привычно. И проводник знаком.

– Здравствуйте, Сей Сеич.

– Здравствуй, Жар-птица.

– Куда повезете?

– К городу Куйбышеву. На 913-й километр. В Москву-600.

Один Трилиссер на правительственной даче. Откормился. Врач персональный приставлен. Повар персональный. Еще кто-то там персональный. На даче созданы все условия для отдыха и плодотворной работы. Товарищ Трилиссер работает. Никому не дано знать, над чем именно работает. Потому повар, врач и прочая обслуга появляются только в отведенные им часы и минуты, и тут же строгая охрана выставляет их за ворота. Так и должно быть: товарищ Трилиссер по приказу товарища Сталина разрабатывает план истребления самого главного из всех врагов человечества – изверга Троцкого.

Знает Трилиссер: удастся дело – немедленно товарищ Сталин на грудь отличившемуся Трилиссеру орден Ленина повесит и вознесет на заоблачные высоты власти.

Долгими вечерами бродит Трилиссер по пустому огороженному кусочку берега. Хорошо тут. Вольготно. Звонки телефонные не донимают.

Одна мысль Трилиссера терзает: как бы идею не украли. Идея проста и прекрасна: послать к Троцкому нашего человека, который троцкистом прикинется, даст наш человек Троцкому статью почитать о том, что Троцкий умница, склонится Троцкий над статьей, улыбкой дьявольской оскалится, бородку «а-ля черт» пощипывать будет, в это время наш человек его топором по черепу и звякнет!

Все так красиво смотреться будет: сами троцкисты Троцкого и убили! Перегрызлись в своей своре собачьей! И смерть Троцкому будет не мгновенная, а медленная, мучительная…

Но придумал Гуталин кавказский обсуждение плана: Берия пришлет, еще кого-то. Послушает Берия план, а потом объявит, что это он сам все придумал…

Неужто Сталин-Гуталин так низок, чтобы позволить идею Трилиссера кому-то другому на исполнение отдать?

Она любит спать в поезде. В поезде сон слаще. Потому как ритм сердце успокаивает. Под этот ритм она и уснула.

И тут же, прорыв под забором нору, вынырнула белая пушистая холеная собака с голубыми глазами и отряхнула землю с себя. Лайка полярная. Она вошла на чужой дачный участок как хозяйка. И маленькая девочка Настенька сжалась от жалости и страха. Серый цепной Робеспьер разрывал любого, кто появлялся там, куда он мог дотянуться. Робеспьер растерзал соседского кота и когда-то появившегося тут лисенка. Робеспьер признавал только хозяина. Любой другой, человек или зверь, должен был отдать Робеспьеру жизнь, если бы осмелился подойти близко. Все знали об этом, потому рядом с ним не появлялись. Его потом убили, Робеспьера кровавого. Жарким летним днем 10 июня 1937 года люди товарища Сталина застрелили клыкастого. Без стрельбы комкора Стрелецкого арестовать не представлялось возможным… Но до того дня была целая жизнь – удивительная, веселая и радостная, и была в той жизни белая пушистая собака, которая пришла без страха прямо к Робеспьеру, не убоявшись его мерзких клыков. Девочка Настенька – одна на даче. Она да серый пес на цепи. И еще белая незваная нахалка. Сжалась Настенька от ужаса: сейчас Робеспьер будет рвать незваную гостью в клочья. Пойдут клочки по закоулочкам. Это так страшно. И так интересно. Но Робеспьер почему-то не рвал нахальную гостью. Он напрягся, замер, вытянулся, и только кончик его серого хвоста метался судорожно.

Белая собака бесстрашно обнюхала присмиревшего зверя и вдруг яростно и злобно его укусила…

– Подъезжаем.

– Да, спасибо, Сей Сеич. Я уже не сплю.

В вечернем сумраке разошлись стальные пути надвое. И еще раз. Разъезд 913-й километр. По откосу белыми камешками: «СЛАВА СТАЛИНУ!» На другой стороне: «ЛИКВИДИРУЕМ КУЛАЧЕСТВО КАК КЛАСС!» Кулачество ликвидировали, а лозунг остался. Впереди громада моста через Волгу. Но не пошел «Главспецремстрой-12» на мост. Его в сторону понесло, по ржавой колее – к Жигулям, к откосам крутым, в скалы. Справа уступы. Слева уступы. Лес дикий. Нетронутый. Тут ветра поубавило. Мраку поприбавило. А дождь хлещет.

Миновали ущелье красного гранита с березами и елочками на карнизах. Вот и роща дубовая. Орешник – подлеском редким стелется. Совсем небольшой тоннель на пути, а за тоннелем рельсы – в тупик. Нырнул ремонтный поезд в тоннель, а на той стороне не вынырнул. В тоннеле, с виду коротеньком, – ответвление в сторону и в глубину. Разогнался в подземелье локомотив на полную мощь. На поверхности ему запрещено ходовые качества кому ни попадя демонстрировать, а тут в тоннелях гони с какой нравится скоростью. Вот и гонит. И уж навстречу вылетает станция в потоке света. Ни дать ни взять «Маяковская». Только название другое: «МОСКВА-600». Любит товарищ Сталин «Маяковку». За высоту, за ширину, за простор, за легкость конструкций, за размах и изящество. «Маяковка» вон сколько призов на выставках международных сорвала. Потому неудивительно, что в Жигулях, в запасной столице СССР, тот же облик архитектурный повторен.

Плавно-плавно «Главспецремстрой-12» у серой гранитной платформы остановился. Вышла Настя, огляделась. Да. Центральный зал тут шире. И выше. И мозаика под потолками другая. Тоже красиво. Если людей на платформах посчитать, то явно за сотню. Но поглощает пространство людей. Ширина небывалая дворца подземного, легкость колонн сверкающих, высота потолков, светом залитых, – все это людей в