Эмили положила сверху на стопку книг тетрадь в голубом переплете и обвязала все вместе полоской из кожи. Девушка не задумывалась над тем, что нужно делать, а просто делала свое дело: подбирала нужные вещи, аккуратно складывала их и упаковывала. Нужно было занять руки, чтобы успокоить душу и сердце. Эмили туго свернула две постели и принялась упаковывать остатки чайного сервиза, которым так дорожил Пенфелд, заворачивая каждый предмет в кусок мягкой фланели. И так постепенно добралась до коробки, в которой покоились часы отца. Рука дрогнула. Стоп! Это подождет. Теперь уже нет надобности отправлять посылку мисс Винтерс. Джастин вскоре поймет, что все золото в мире не способно помочь ему купить Клэр Скарборо.

Девушка прошлепала босыми ногами к столу и достала из ящика записи музыкальных творений Джастина. Вместе с ними показался документ, ранее попадавшийся ей на глаза, но тогда отброшенный в сторону. Эмили утратила всякий интерес к официальным бумагам и таинственным картам. Золотой прииск ушел в небытие, как и мечты отца.

На дне потайного ящика лежала связка писем, адресованных Клэр. Они так и не были отправлены, но Джастин почему-то хранил их. Автору скорее всего письма больше не понадобятся, зато ей останется память о нем, так что упаковывать их с другими вещами не надо.

От двери пролегла тень Джастина, и Эмили поспешно сунула письма за пояс юбки. Не поворачивая головы, холодно сказала:

— Боюсь, ты не сможешь забрать все книги, иначе под их тяжестью затонет шлюпка, а то и возникнет угроза для парохода.

— Ничего не понимаю. Чем ты здесь занимаешься? — удивился Джастин.

— Пакую вещи, — небрежно бросила Эмили, укладывая сахарницу в плетеную корзину, и сразу же взялась за скатерть. Она боялась остановиться и взглянуть на Джастина.

Цокот когтей по земляному полу выдал присутствие Пышки. Гаттерия воспользовалась открытой дверью, чтобы проникнуть без приглашения в комнату. Эмили взяла в руки чашку.

— Ящерицу, думаю, лучше оставить здесь, — сказала она. — Сам посуди, как на тебя посмотрят, если ты выведешь Пышку на прогулку на поводке в Кенсингтон-Гарденс. На мой взгляд, лучше купить обычного английского бульдога.

За спиной послышались шаги, Джастин приблизился почти вплотную — чашка выпала из рук Эмили, ударилась о край стола и разлетелась на мелкие кусочки.

— Ты поедешь со мной, Эмили.

— Нет, не поеду, — возразила она чуть ли не шепотом.

— Это еще почему? — потребовал ответа Джастин, схватил девушку за руку и развернул лицом к себе.

— Я не могу вернуться с тобой в Англию, — стояла на своем Эмили, низко опустив голову. Больше всего она боялась увидеть в его глазах отражение собственной боли.

Наступила длительная пауза. Джастин лихорадочно обдумывал слова Эмили, и, казалось, в мертвой тишине можно было услышать шелест мыслей, проносившихся в его голове.

— Если ты не в ладах с законом, — сказал он наконец, — я смогу тебе помочь. Теперь я стал достаточно влиятельным человеком, и при необходимости можно нанять лучших адвокатов.

— В таком случае придется потратиться и на судей, — с вымученной улыбкой добавила Эмили.

— О чем ты говоришь? Пытаешься копировать юмор висельника? — укорил ее Джастин.

Эмили вскинула голову, посмотрела ему в глаза, постаралась сдержать дрожь в голосе и отчеканила:

— Если ты твердо решил взять меня с собой, тебе придется связать меня и силой доставить на борт.

Джастина подмывало именно так и поступить, но решиться он не мог. Перед глазами стояла не бледная девушка, застывшая в напряженном ожидании своей участи, а витал образ веселой и беззаботной Эмили, несущейся по берегу моря в сопровождении стайки детей; волосы развеваются на ветру, лицо, усыпанное веснушками, обращено к солнцу. Вслед за тем вставало чудное видение танцующей богини, глаза закрыты, колышется и извивается юбка, пляшут тени в свете факелов. При всем желании невозможно представить эту девушку замороженной в Лондоне, где под тяжестью серого небосвода, сдобренного сажей, никнут плечи и на смену свежему румянцу приходит мертвенная бледность.

Острая боль пронзила сердце. Мысль о возможности расстаться с Эмили причиняла больше страданий, чем известие о смерти отца. Но приходилось признать ее правоту. «Ей нечего делать в Лондоне, они несовместимы, что в равной мере относится и ко мне. Место Эмили здесь, она будет по-прежнему купаться и загорать, обласканная сладкими песнями и любовью маори. Глядя на нее, можно подумать, что имеешь дело с крепким орешком, но на самом деле это дикий хрупкий цветок, и, если его пересадить на другую почву, он завянет и погибнет».

Джастин принялся нервно мерить шагами комнату, время от времени почесывая в затылке, будто надеялся найти там решение. Если бы не дочь Дэвида, он бы наверняка остался, но не мог же он, отягощенный прошлым и необходимостью платить по старым долгам, позволить себе предложить Эмили руку и сердце!

— Нет, нужно ехать, у меня нет выбора, — решился Джастин.

— Знаю.

«Почему она не плачет? Почему не бросается передо мной на колени и не молит остаться? Слишком гордая, и от этого можно сойти с ума. Да и я тоже хорош Доведи я вчера дело до конца, и мы теперь были бы неразрывно связаны. Какое счастье было бы вернуться и увидеть Эмили, барахтающуюся в волнах, и осознавать, что вскоре она подарит мне ребенка!»

— Меня не будет скорее всего несколько месяцев, но во время моего отсутствия о тебе позаботится Пенфелд. Я оставляю его здесь.

— Нет-нет, ни в коем случае. Пенфелд не переживет этого. Он никогда тебе не простит, если его лишить возможности пройтись по магазинам на Оксфорд-стрит. Если хочешь, скажи Трини, чтобы он время от времени ко мне заглядывал, но в принципе мне никого не надо, я сама о себе могу позаботиться.

— И это я слышу от девушки, выпавшей за борт посреди Тасманова моря, — усмехнулся в ответ Джастин.

— Развязался шнурок на ботинке, я побежала, случайно наступила… и вот…

— Боже, ну что мне с тобой делать, Эм? — рассмеялся Джастин. — И каково мне будет без тебя? — грустно добавил он и попытался обнять девушку, но она отпрянула, и в глазах ее блеснули слезы.

— Пожалуйста, не надо. Не выношу долгих прощаний.

Не сказав больше ни слова, Эмили ринулась вон из хижины и скрылась в лесу, прежде чем удалось ее остановить. Джастин разглядывал аккуратно сложенные стопки книг и с тоской размышлял о том, как одним небрежным движением девчонка смогла разбить его сердце.

На вершине холма маячила одинокая девичья фигура. Эмили смотрела в морскую даль, рассеянно поглаживая шероховатый деревянный крест на могиле отца. Лучи солнца пригрели лицо, и девушка закрыла глаза. Легкий ветер теребил волосы, нежно касаясь тонкими чуткими пальцами, а в голове звучала дивная мелодия, которую не дано услышать больше никому. Песня была удивительно красивой, но на душе становилось тяжко, и, когда Эмили открыла глаза, она почувствовала себя жалкой, никому не нужной, как высохший букет цветов у основания креста.

Эмили поджидала Джастина, уверенная, что он обязательно придет до отъезда к могиле погибшего друга. Она ранее видела его внизу на берегу, где он прощался с туземцами, пожимал обожженные солнцем сильные руки, обнимал Трини, а напоследок посадил на плечо Дани и понесся в туче брызг вдоль пляжа.

Пароход компании Уинтропа темнел жирной кляксой на бирюзовой глади моря. Джастин не издал ни звука, но Эмили знала, что он стоит за ее спиной.

— Ненавижу пароходы, они всегда кого-то увозят, — сказала девушка, не оборачиваясь.

— Они же и привозят, — возразил Джастин.

Верно, хотел успокоить, подбодрить, но в теплом воздухе будто повеяло холодом, Эмили зябко передернула плечами, повернулась к Джастину и чуть не ахнула. До сих пор ей случалось видеть его только