другим, не выдерживая страшного натиска рукопашной.

Парламентские войска с боем врываются в город, стреляя и размахивая клинками. Улицы наполняются телами раненых и убитых, опрокинуты телеги, брошены орудия. Битва продолжается на улицах. Роялисты бегут; и в западные ворота уже ворвались республиканские полки. Карла пронзает сознание своего позора: его солдаты целыми дюжинами сдаются в плен. Он вскакивает на чужого коня и в отчаянии кричит своим:

— Лучше стреляйте в меня, чем оставлять живым! Я не хочу видеть последствий этого рокового дня!

Но патетические восклицания не помогут, да и не время: надо спасать свою жизнь, надо во что бы то ни стало избегнуть плена. Полсотни роялистов окружают короля и, отчаянно отбиваясь, отходят к северным воротам города, где путь еще свободен. Наконец гремящий боем, залитый кровью дымный город позади: Карл с горсткой людей скачет на север и настигает вдруг трехтысячную шотландскую конницу во главе с Дэвидом Лесли. Бывший главнокомандующий бежал в мистическом ужасе от меча Кромвеля, даже не попытавшись вступить в бой. Карл больше не надеется на шотландцев: ему надо думать только о спасении своей особы. Он переодевается в крестьянское платье и следует на юг, к Бристолю, сторонясь больших дорог, обходя города, двигаясь по ночам. Только через несколько месяцев, полных скитаний, он благополучно достигает французских берегов.

Жестокая сеча в тесных кварталах Вустера постепенно затихает. Артиллерия, гремевшая вдоль улиц и истреблявшая шотландцев целыми ротами, стреляет все реже и реже. Звуки рукопашной еще раздаются некоторое время то здесь, то там, но и они тоже становятся все слабее. Еще одна блистательная победа одержана Кромвелем. Шотландская армия уничтожена почти полностью. Убито около трех тысяч человек; девять тысяч взято в плен. Те, кому удалось спастись через северные ворота, в ближайшие дни наткнутся на отряды милиции, отовсюду спешащие к Вустеру, и тоже будут убиты или взяты в плен. Схвачены будут все командиры — Лесли, Гамильтон, Лодердейл, граф Дерби. Армия роялистов перестала существовать.

Это была последняя битва Кромвеля, последняя его победа на поле боя.

Эта битва показала миру, что Кромвель — действительно великий полководец, замечательный организатор, стратег и тактик.

День 3 сентября, дважды увенчанный великими победами, стал национальным праздником английской республики. Парламент постановил отныне считать его Днем благодарения; работать в этот день возбранялось.

Победы Кромвеля возвеличили Англию в глазах всего мира. Когда летом 1649 года он покидал Англию, все государства, казалось, были враждебны к ней. Когда теперь, спустя два года, он с триумфом возвращался в Лондон, ясно было, что Англия уже заняла подобающее ей место среди европейских держав: многие из них искали с ней дружбы, другие опасались. На Карла уже никто не возлагал серьезных надежд, его положение при дворах различных государей было поистине жалким.

Первой признала республику, как ни странно, католическая Испания — давний, традиционный враг Англии. Ее примеру последовали вскоре император и князья Германии, Венеция, Генуя, швейцарские кантоны, короли датский и португальский, королева Швеции Христина и, наконец, через два года — сама Франция, потрясаемая Фрондой. Один только русский царь Алексей Михайлович не пожелал признать республику «цареубийц»: он прервал с Англией всякие сношения и изгнал из пределов своего государства всех английских купцов.

Вслед за Ирландией и Шотландией, в которых к концу 1651 года было окончательно сломлено всякое сопротивление, английской республике покорились близлежащие острова, прежде оплоты роялистов, и заокеанские колонии — Новая Англия, Ньюфаундленд, Виргиния, Мэриленд.

Внутри республики опасность роялистского мятежа была вырвана с корнем. Ослабело, почти заглохло и левеллерское движение, перекрытое военными заботами и патриотическим подъемом. Теперь, казалось, наступало время сбора плодов — время мирной и счастливой жизни в новой, очищенной и обновленной стране. Но, как писал поэт, «…все же много остается еще завоевать: ведь мирные времена имеют свои победы, не менее славные, чем война…».

Страна была разорена. Торговля и ремесло находились в упадке, земледелие тоже. Получившие полную свободу земельные собственники беззастенчиво грабили крестьян, и те разорялись, теряли скудные наделы и кусок хлеба. Вместо старых патриархальных лордов, бежавших в королевскую армию или за границу, появлялись новые господа, более циничные, более корыстные; они с еще большей энергией огораживали поля, сгоняли крестьян с насиженных мест, и те пополняли огромную армию бродяг, которыми кишели английские дороги и городишки. Безработных было столько, что перед республикой вставал серьезный вопрос: как их прокормить, как избегнуть их недовольства? Тюрьмы ломились от несостоятельных должников. Законы не соблюдались или использовались во зло беззастенчивыми юристами, которые сказочно наживались на несчастьях разоренных людей. Налоги доходили до огромных цифр — разбухшая почти до 50 тысяч человек армия требовала жалованья и продовольствия. В церковных делах царил полный беспорядок. Поистине, много еще оставалось завоевать в этой стране…

Для Кромвеля день 3 сентября тоже стал днем особенным. Все последующие годы он свято чтил его и отмечал. Позднее, уже после его смерти, родилась среди врагов легенда, что в этот день, перед Вустерским сражением, в лесу явился к нему некий таинственный господин со свитком пергамента в руке. Он обещал Кромвелю семь лет исполнять все его желания, а по истечении этого срока получал право полностью завладеть его душой и телом. Кромвель скрепил договор с дьяволом, — а это был, разумеется, не кто иной, — своею кровью и, полный адского воодушевления, ринулся в битву. Вот чем объясняется его блестящая победа. Несомненная правда во всей этой истории — лишь факт, что Кромвель умрет ровно семь лет спустя и именно в этот день — 3 сентября.

Победа при Вустере не только увенчала Кромвеля как победоносного вождя, не только подкрепила его уверенность в правоте своего дела, но и сняла с его души многолетнюю тяжесть — тяжесть заботы, страха за судьбу республики, неуверенность в собственном призвании. Теперь можно было отдохнуть, отбросить печали, даже позабавиться. Он был на родине: ее милые поля и перелески ласкали взор. Он ехал домой, к любимой жене, к детям. Он дышал воздухом родины. По дороге к Лондону ему поднесли охотничьих соколов, которых он так любил, и он, бросив все, отдался на денек своей юношеской страсти — соколиной охоте.