Об отделении с чистой водой достаточно. Соседнее отделение с беловатой водой было набито битком. О нем правильнее было бы сказать, что не люди вошли в воду, а вода вошла в людей. Впрочем, все они казались довольными и спокойными, хотя за все время, пока я смотрел, в «целебное» отделение только входили, но никто из него не выходил. Я подумал, что если «целебной» водой пользуются столько людей и если при этом ее меняют так редко, она должна быть невероятно грязной. Чтобы проверить это предположение, я еще раз внимательно оглядел бассейн и тут заметил, что в левом его углу зажат совершенно багровый Кусями-сэнсэй. «Бедняга, — подумал я. — Дайте ему дорогу, пусть он выйдет!» Но никто даже не подумал посторониться. Впрочем, хозяин, по-видимому, и не собирался выходить. Он только становился все краснее. Тяжки труды твои, хозяин. Видимо, ты решил краснеть на все две с половиной сэны, которые уплатил за вход в баню. Сидя на скамье у окна, я испытывал страшное беспокойство. Мне, как заботливому коту, казалось, что, если хозяин не вылезет немедленно, его хватит удар. В этот момент человек, расположившийся неподалеку от хозяина, трагически сдвинул брови и громко воззвал к сочувствию остальных оборотней. «По-моему, они перестарались, — провозгласил он. — Спине невыносимо горячо. Вода словно кипит». Гордые голоса возразили ему: «Да что вы! Вода в самый раз. Если целебная вода холодная, то от нее и пользы нет никакой. В наших краях воду делают вдвое горячее!» — «А от чего эта вода помогает?» — спросил мужчина с полотенцем на шишковатой голове. «От разных хворей, — отозвался обладатель худого лица, формой и цветом похожего на огурец. — От всех скорбей. Хорошо, правда?» Если эта вода действительно так полезна, он мог бы иметь более цветущий вид. Кто-то заявил с видом знатока: «Самое лучшее принимать ванну на третий или четвертый день, после того как в воду запустят лекарство. Сегодня как раз такой день». Тело говорившего казалось разбухшим. Видно, разжирел от грязи. Откуда-то донесся слабенький голосок: «А пить тоже можно?» Лица того, кто ответил, я не разглядел. «Если сильно застынешь, выпей чашку и ложись в постель. Даже на двор не захочешь вставать. Выпей, не пожалеешь».

Теперь оставим бассейн и обратимся к полкам. Повсюду и там и сям расположились в самых невероятных позах Адамы, непригодные для живописи. Наиболее достойными удивления показались мне два Адама, один из которых лежал на спине и глазел в окошко в потолке, а другой, распластавшись на животе, заглядывал в сток. Видимо, это были редкие экземпляры Адамов с избытком свободного времени. За спиной у взрослого бонзы, сидевшего лицом к каменной стене, стоял бонза-мальчик и колотил его по плечам. Видимо, он был учеником взрослого бонзы и заменял ему банщика. Здесь же находился и настоящий банщик. Наверное, он простудился, потому что, несмотря на жару, ходил в ватной жилетке. Он обливал плечи какого-то барина из продолговатой кадушки. Большими пальцами правой ноги он зажимал мочалку. Ближе ко мне мылся сразу в трех кадушках (видимо, из жадности) человек, который настойчиво предлагал соседу пользоваться его мылом и что-то длинно рассказывал. Я прислушался и узнал следующее: «Ружья пришли к нам из-за границы. В старину у нас, бывало, все только резались. А иностранцы хитрые, вот и выдумали такую штуку. Кажется, не в Китае. Я же говорю, за границей. Во времена Хэ Тан-нэя [123] еще не было ружей. Он пользовался тем же оружием, что и древние герои. Говорят, когда Ёсицунэ отправился из Хоккайдо в Маньчжурию, к нему пристал один очень ученый хоккайдосец. И вот сын этого самого Ёсицунэ напал на великий Мин [124]. Ну, Мину, конечно, пришлось скверно, и они отправили к третьему сёгуну [125] посла с просьбой прислать три тысячи солдат, а сёгун взял да и задержал этого посла… Как бишь его звали?… Ну, в общем, не важно. И вот он держал этого посла у себя два года, а потом повел в один публичный дом в Нагасаки. Потом одна из тамошних девок и родила Хэ Тан-нэя. А когда посол вернулся к себе, великий Мин уже погиб, преданный изменниками…»

В этом рассказе было совершенно невозможно понять, что к чему. Позади некий мрачный человек лет двадцати пяти рассеянно прикладывал к ляжке компресс с лекарственной водой. Вероятно, у него был нарыв. Рядом с ним развязно болтал нахальный мальчишка, наверное слуга из какого- нибудь дома неподалеку. А из-за мальчишки выглядывала странная спина. На этой спине отчетливо выделялся каждый позвонок, словно ее обладателю вбили в задницу ствол бамбука. На спине аккуратно, по четыре в ряд, расположились пятна, словно фишки [126] в игре «тороку- мусаси». Некоторые пятна были красные, другие по краям загноились. Было бы слишком утомительно описывать все эти пятна по порядку, у меня не хватило бы способностей описать должным образом хотя бы одно пятно. Пока я рассматривал эти пятна, у входа вдруг появился семидесятилетний бонза, одетый в кимоно из желтого ситца. Бонза почтительно поклонился всем голым оборотням сразу и проговорил без передышки: «Благодарю вас, господа, за каждодневное посещение. Сегодня на дворе холодновато, так что прошу вас не спешить. Пожалуйста, пользуйтесь целебной водой сколько угодно. Отогревайтесь как следует. Эй, человек! Погляди-ка, хороша ли вода!» — «Слушаюсь», — отозвался человек, а Хэ Тан-нэй растроганно сказал: «Какой гостеприимный! Вот как нужно вести торговлю!» Этот странный старик несколько удивил меня, и я стал наблюдать за ним. Увидев мальчика лет четырех, только что вылезшего из бассейна, старик протянул к нему руки и сказал: «Поди-ка сюда, малыш». Мальчик поглядел на старика, похожего на раздавленного бога счастья, решил, что все пропало, и завопил во весь голос. Дед немного смутился и с чувством произнес: «Ай-яй-яй, что же ты плачешь? Разве ты боишься дедушку? Ну, знаешь…» Больше он сделать ничего не мог и немедленно направил острие своей вежливости на отца мальчика: «А, Гэн-сан, это ты! Холодновато сегодня. А что за дурак все-таки этот вор, что забрался вчера в лавку Омия! Вырезал уже дыру в двери, и знаешь, что было потом? Ушел ни с чем. Видно, полицейский проходил где-то поблизости». Похихикав над глупостью вора, дед вцепился в другого человека: «Холодно сегодня, вам, молодому, это не так заметно, а вот каково мне!» Видимо, старец действительно страдал от холода.

Занятый делом, я не только забыл об остальных оборотнях, но и совершенно упустил из виду своего зажатого в угол хозяина. Внезапно на полках кто-то дико заорал.

Я поглядел — так и есть, это был Кусями-сэнсэй. Я не впервые слышал пронзительный и гнусавый голос хозяина, но на сей раз дело происходило в необычной для меня обстановке, и я изрядно перепугался. Я определил, что вопль этот хозяин исторг в результате некоторого умопомрачения, вызванного долгим и упорным пребыванием в горячей воде. Тем не менее если бы все объяснялось только болезненным состоянием хозяина, его нельзя было бы упрекнуть. Дело в том, что, несмотря на умопомрачение, хозяин все же был в своем уме, и вы сразу поверите в это, как только я расскажу, почему он издал такой отвратительный вульгарный вой. Он затеял неподобающую взрослому мужчине ссору с вонючим мальчишкой-слугой. «Отодвинься от меня! В мою кадушку летят брызги!» — это, разумеется, орал мой хозяин. Всякое явление можно рассматривать с различных точек зрения, и потому нет никакой необходимости относить эту ругань за счет одного только умопомрачения. Возможно, кто-нибудь и найдет, что эта сцена напоминает момент, когда знаменитый герой Хикокуро Такаяма задерживает разбойника. Возможно, хозяин считал себя одним из персонажей одноименной пьесы, но его партнер отнюдь не считал себя разбойником, а поэтому игра не дала ожидаемых результатов. Слуга обернулся и вежливо ответил: «Я уже давно моюсь на этом месте». Тон ответа был сдержанный, но вместе с тем было ясно, что слуга не собирается уступать место. Но даже хозяину, впавшему в умопомрачение, следовало сообразить, что это еще не причина для того, чтобы выходить из себя и обращаться с человеком, как с разбойником. Правда, гневные крики хозяина были, видимо, вызваны раздражением не столько по поводу занятого места, сколько развязностью слуг-мальчишек, не по возрасту горделиво и свободно болтавших о разных вещах. Они, конечно, чувствовали это, и противник хозяина, хотя и разговаривал с ним вежливо, отступать не собирался. «Идиоты! — ругал их хозяин. — Не брызгайте своей грязной водой в чужие кадки!» Мне эти сопляки тоже были несимпатичны, поэтому разгневанный хозяин вызывал во мне некоторое сочувствие. И все же, думал я, такое поведение и такие слова недостойны наставника юношества.

Вообще, мой хозяин слишком упрям. Он напоминает каменноугольный шлак, да еще и очень затвердевший. В древности, когда Ганнибал переходил через Альпы, дорогу его войскам преградила огромная каменная скала. Ганнибал облил эту скалу уксусом, обложил кострами и с помощью огня размягчил ее, а затем разрезал ее пилами на мелкие куски и таким образом открыл проход. Мне кажется, на таких людей, как мой хозяин, целебная вода, сколько бы они в ней ни сидели, никакого действия не оказывает. Их следует по методу Ганнибала обливать уксусом и подпаливать. Иначе даже сотня мальчишек-слуг через много десятков лет не сможет совладать с упрямством хозяина. Правда, нужно принять во внимание, что все эти люди, сбросившие свои одежды, непременную принадлежность цивилизации, и теперь потеющие в бассейне и валяющиеся на полках, представляют собой сборище оборотней, и с обычной меркой к ним