многочисленными отделениями и отделеньицами. - Да, ты ведь не куришь.

- Я по делу, - сказал Человек.

- Слушаю тебя.

- По тому, помнишь. Я уже говорил с тобой.

Президент поморщился.

- Брось ты это. Его не вытащишь, а сам... Имеешь все шансы на мученический венец. А мне почему-то несимпатичен этот головной убор. Не идет шатенам, а?

В числе восьмидесяти сидел в крепости брат Ученика, семнадцатилетний подручный крановщика. При аресте он оказал вооруженное сопротивление. Ему грозила смертная казнь через повешение.

Человек хотел через президента добиться приема у Главы Государства. Объяснить, что это еще мальчик, что он ни в чем таком особенном не замешан...

- Ты как ребенок, ей-богу, - замотал головой президент. - Ему твои жалостные слова, как мулу колокольчики. Не следовало бы мне ввязываться в это дело. Но раз ты просишь... Напиши письмо, изложи толково все обстоятельства дела. Если мы не сумеем добиться для тебя приема, я хотя бы передам письмо. Или нет - лучше наш Математик передаст. - Президент умел элегантно, непринужденно избавиться от трудного или опасного дела, перевалить его на другого. - Математику девяносто, он глух и слеп, существует уже только для показа. На него шеф не рассердится. Вообще ситуация для просьб о помиловании не того... - Он поморщился. - Между нами говоря, в южных районах неблагополучно. Крестьяне захватывают земли, самовольно делят их. Взламывают амбары c зерном. - Президент понизил голос. - В сферах поговаривают о крупной карательной экспедиции. Дураки мужики, опомнились, когда он уже разделался с городскими... Ну ладно, ты напиши, и поскорее.

- Спасибo, Я напишу.

- А знаешь, у шефа к тебе какая-то странная слабость. Он часто о тебе спрашивает. И любит повторять эту фраау - человек номер один в технике, человек номер один в политике. Он говорит, что ты принес ему счастье, придал ему смелости, что он как раз в те дни решал, переходить ему рубикон или... Как, ты уже уходишь? А я хотел тебе показать мою коллекцию турецких кальянов.

Нет, Человеку было не до турецких кальянов. Умирающий президент бодро вскочил, чтобы его проводить.

- Вот так и воюем в джунглях. Все хитростью, хитростью, ползком, на брюхе под лианами. - Президент был очень доволен собой. - Протест шепотом. Но Европа слышит, понимает. Ученые всего мира увидят - такой документ, и нет моей подписи.

- А если не шепотом? Чуть погромче? - спросил Человек.

Президент указал на порт - они как раз шли застекленной галереей, превращенной в зимний сад. Кричащие, разинутые рты орудий по-прежнему отдавали приказы городу.

- Что ты! Погромче - это было бы очень вредно. Преступно. Его окружают крайние правые...

- Еще более правые?

- О, да! Им не нравится, что дело обошлось малой кровью, они пугают его оппозицией слева, толкают на репрессии. Так называемые превентивные репрессии, когда изымают всех, кто мог бы со временем представлять опасность. Одна какая-нибудь левая выходка - и полетят головы. Достойные головы! Надо всячески осаживать молодежь, надеть на них намордники. Ради них самих, ты же понимаешь. Иначе я ни за что не ручаюсь. Я просто не берусь удерживать за медные рога бешеного Минотавра, если они его раздразнят. Наши молодые друзья и ученики сейчас опаснее наших врагов. Это главная опасность.

Они медленно двигались по анфиладе комнат - египетских, китайских, скифских, еще каких-то, заставленных вычурной мебелью, загроможденных антикварными безделушками.

- Вот живу здесь, как заложник в стане врагов. - Президент сделал удрученное лицо. - О, им очень хотелось бы меня свалить. Но я не покидаю поста. Нет, я не подам им повода со мной разделаться! Все-таки это очень важно, что в президентском кресле сидит человек широких взглядов, не из их шайки. Они любой ценой хотят от меня избавиться, а я любой ценой буду удерживаться - зубами, ногтями...

- Любой ценой?

- Ну да. Это тоже борьба за демократию. Маленькая победа демократии. И потом, сидя в этом кресле, я могу делать добро. Или хотя бы не делать зла, - поправился он. - Умру, посадят вам на голову зверя... - Человека передернуло. - Ох, прости, пожалуйста. Посадят эту скотину вице-президента. Можешь мне поверить, он наступит на детскую головку и даже не обернется посмотреть, что это хрустнуло. Умоетесь кровью, вспомните тогда меня, грешного. Постой. - Он тронул Человека за пустой рукав, остановил его на верхней ступеньке круглящейся лестницы с мраморными перилами и бронзовыми голыми мавританками, поддерживающими шары светильников. - А может быть, все-таки выпьешь рислинг? У меня настоящий, рейнский...

И вот Человек уже шел обратно, подняв воротник пальто, зябко поводя плечами, - мимо тех же праздничных витрин, по тем же улицам. Вечерело, но фонари еще не зажигали. Изморозь, точно мелом, прочертила мельчайшие ветки деревьев, параллельные линейки проводов, карнизы и подоконники бело- черный благородный рисунок на серой шероховатой бумаге.

В одной из витрин Дед Мороз протягивал Красной Шапоччке, отдаленно похожей на Русалку, корзину с апельсинами.

Та улыбалась застывшей счастливой, сказочной улыбкой. Рождественская сказка блистала новенькими яркими красками, как обложка журнала. Но если приглядеться, оскал у Деда Мороза был неприятный - волчий, хищный. А апельсины были из папье-маше, грубо раскрашенные. Везде обман, даже в сказке.

- Привет Создателю Зверя!

Кто-то окликал его из дверей винного кабачка, откуда валил пар. Кто бы это?

- Привет креслу номер 203!

Теперь он узнал говорившего - это был Писатель. В академии Наук и Искусств они занимали соседние кресла - номер 202 и номер 203. Их принимали в академию в один день.

Писатель, без шапки, присыпанный, точно нафталином, снежными блестками, высовывался на улицу и махал рукой, подзывая к себе Человека.

Человек любил книги Писателя - первые, пронизанные радостью бытия, любовью к детям, деревьям, животным, и более поздние, странные, болезненные, где угадывалась тоска по гармонии, по цельному, неразорванному существованию.

У Писателя были грубые, резкие черты лица, толстый нос, лохматые брови. Когда он волновался, то лицо его подергивалось. Последнее время он мало писал и, если верить слухам, много пил. А если писал, то больше исторические исследования, биографии выдающихся людей прошлого, реформаторов и правдоискателей.

- Идите сюда. Истина в вине! Вы должны со мной посидеть.

- Да нет, я...

- Куда-нибудь торопитесь? Имеете шансы лучше провести субботний вечер?

Человек пожал плечами и вошел в кабачок. Люди сидели за столиками, не раздеваясь, под низкими сводами плавал табачный дым. Остатки пива и вина выплескивали прямо на земляной пол. Слепой старик играл на флейте жалобно, заунывно. По столам ходила черная кошка, выгнув спину, задрав хвост трубой, и ела с тарелок остатки сосисок, передергиваясь от горчицы. Никто ее не гнал.

- Зачем вы в таком...

- А где прикажете? В Европейской гостинице, где стриптиз, сувениры для иностранцев и голубые фраки? Вы думаете, там мне было бы лучше?

- Нет, не думаю.

- Здесь хоть словцо услышишь хорошее, сочное. Пусть непечатное.

Он налил Человеку вина в не слишком чистый стакан.

Девушка с крупными, как монеты, рыжими веснушками небрежно протерла стол и ушла, унося на своем плече черную кошку.

- Вот сижу, рассуждаю сам с собой. Интересует меня одна личность...

- Глава Государства?

- Браво! - сказал Писатель, мотая растрепанной головой. - С вами стоит разговаривать. Так куда идет страна? Эпоха? По моему глубочайшему убеждению, современник не имеет возможности отвечать на такой