Н е д о н о с о к. Да, Крапива, я поступил именно так. Их было очень много, не меньше пятидесяти пачек, и я утопил их все до одной, методично, со слезами на глазах, с судорожными всхлипываниями и с осознанием того, что топлю в пруду собственное творение, свое родное дитя, которое сам же взрастил и взлелеял, сам дал жизнь, а теперь эту дарованную жизнь отнимаю. Я смотрел на свои пачки стихов, которые не хотели тонуть, которые плавали посередине пруда, а на них садились лягушки и утки и лили вместе со мной горькие слезы. Но я был упорен и беспощаден, я нашел на берегу какую-то длинную палку, и методично, одну за одной, пустил на дно все злополучные пачки стихов, и к тому времени, когда они наконец-то ушли на дно, я действительно стал Поэтом. Поэтом с большой буквы, которому не страшно уже ничего. За моими подвигами у пруда наблюдали собаки, дети и бомжи. Последние отвели меня, полубольного и полубезумного, в эти подземные катакомбы, и дали мне мое нынешнее имя, то есть Блистательный Недоносок. Наверное, я и есть на самом деле такой, то есть гений и ничтожество одновременно, но это все временно, до тех пор, пока я не закончу писать новую книгу стихов, и не выйду наверх, чтобы снова издать ее, и начать все сначала.
А р к а д и й. Ты продолжаешь писать стихи? А не прочитаешь ли мне что-нибудь из вновь написанного?
Н е д о н о с о к. Пожалуйста, Крапива, я охотно сделаю это! (Читает.)
Эх, Рассея моя, Рассея,Ненаглядная сторона,Я тебя до поры засеял,И собрал урожай сполна.Я ходил по тебе до срока,Я лежал на твоих боках,Не давал никаких зароков,Уходил, не сказав «Пока!».Погуляли с тобой мы вволю,Погуляли с тобой мы всласть,Пронеслись по лихому полю,Подержали за вымя власть.Озверевши от злой работы,Ухватив коней под уздцы,И давясь от припадков рвоты,Мы сосали твои сосцы.Эх, Рассея моя, Рассея,Потому я такой больной,Что давно уже все посеял,И ушел другой стороной.Ты бросала нас всех в атакиНа последний немецкий дзот,И лизали мы, как собаки,Твои руки и твой живот.Ну так вой же, как эта сука,Ощенившись в который раз,Как последняя сладкая мука,Зачарованный вечный Спас.Брось скулить, и давайте выпьемЗа озера и эту синь,И надрывной болотной выпьюБудем на небо голосить.Эх, Рассея моя, Рассея,Неба синь и звериный вой.Оттого я не жну, не сею,Что навеки пленен тобой.Пауза.
А р к а д и й(восхищенно). Вот это да! А можешь еще?
Н е д о н о с о к. Могу и еще. Охотно продолжу! (Читает.)
Трогай, ямщик, уже кони заждались,Утренний свет уже манит в полет,Все опоздавшие сзади остались,И за тобою никто не придет.Ты теперь волен скитаться, как птица,Ты теперь волен сквозь небо лететь,Пусть ослепительно вспыхнет зарница,Пусть оглушительно щелкает плеть.Плакать не надо и требовать сдачи,Жалкой полушки не стоит жалеть,Не вспоминай про былые удачи,Не вороши потускневшую медь.Так подними же повыше ладони,Пусть подбородок не чувствует дрожь,В звездном полете распластались кони,То, что прошло, ты опять не итожь.Вот и свершилось все так, как хотелось,Вот и пришло все к простому концу,Знать, не терпелось тебе, не терпелосьС Богом столкнуться лицом да к лицу.Так погоняй же покруче, служивый,Что наши кони и наши года! Прошлой дорогой, нелепой и лживой,Ты не поедешь уже никогда.Пауза.
А р к а д и й (восхищенно). Обалдеть можно! Ты действительно Блистательный Недоносок, и это самое верное прозвище изо всех, что я когда-либо слышал! Прошу тебя, почитай мне еще!
Н е д о н о с о к. Ну что же, могу и еще, тем более, что товарищи пока не пришли, и не будут смеяться над моим скромным творчеством! (Читает.)
Париж ушел, и больше не вернется,Над ним горит уставшая звезда.Он был таким, как в песенке поется:«Уехал ты, как видно, навсегда!»Ты был моим прощальным поцелуем,Ты был моей пещерой тайных грез,И я, свиданьем сладостным волнуем,Хотел тебя надолго и всерьез.Но, видно, нам не суждено проститься,Поскольку мы не встретились опять,А потому давайте веселиться,И пить за то, что нужно оставлять.За блеск свечей и Эйфелеву башню,За парижанок, трахнутых другим,За утра стон, и за глоток вчерашний,И за мечты, истаявшие в дым.За твой уход и за мою потерю,За то, что надо трезво принимать,За то, что я тебе давно не верю,А за одно уж за едрёну мать.Прощай, Париж, ты был моим кумиром,И не моя беда, что ты пропал,Пускай дрожит над изумленным миромТвоей улыбки пепельный оскал.Париж ушел, и больше не вернется,Над ним горит уставшая звезда.Он был таким, как в песенке поется:«Уехал ты, как видно, навсегда!»Пауза.
А р к а д и й (восхищенно). Ты, Недоносок, очень большой поэт, и ты не должен больше ничего топить из своих стихов. Возможно, тебя захотят утопить другие, но это уже другая история, и ты, я думаю, полностью к ней подготовлен.
Н е д о н о с о к. После пруда с лягушками, моих слез и моего отчаяния, а также этих катакомб, Крапива, я подготовлен уже ко всему. Ну а ты, почему тебя прозвали Крапивой?
А р к а д и й. Я пытаюсь жечь, но у меня это не очень-то хорошо получается. Возможно, к моему первому имени, «Крапива», следовало бы прибавить второе: «Ласковая». А, каково тебе это, Недоносок, – Ласковая Крапива, прямо как прозвище у американских индейцев!
Н е д о н о с о к (хохочет). Вот это точно, прямо как прозвище в племени американских индейцев! Не хватает еще Сломанного Пера, и каких-нибудь Сладенькой Злючки и Востренькой Штучки, чтобы было не так тоскливо коротать долгие зимние вечера!
Оба смеются, разливают вино, пьют, закусывают. Появляется К о л о т у н.
Н е д о н о с о к(насмешливо). А вот и наше Сломанное Перо, то есть, прошу прощения, Колотун! Привет, старый бродяга, где это ты шатался так долго? Уж не на именинах ли у президента был ты, старый пропойца?
К о л о т у н(ставя свой узелок в уголке, вытаскивая из него разного рода добро, и внимательно разглядывая его в свете тусклой лампочки, висящей под потолком). Нет, не на именинах у президента – у меня не было для этого подходящего смокинга. Да и зубы себе я еще не успел вставить, а на именины к президенту щербатого ни за что бы не пустили.
Н е д о н о с о к(удивленно). Это почему же?
К о л о т у н. Потому что на именинах у президента, как на всякой важной попойке, обязательно должен быть мордобой, а без мордобоя какая же это попойка? Ну а раз мордобой, то и выбитые зубы на нем тоже должны присутствовать. Так что туда пускают только тех, у кого можно хоть что-то выбить, а у меня давно уже все выбито, и я для президентской вечеринки не подхожу!
Н е д о н о с о к(смеется). Резонно, вполне резонно. Ну а скажи мне, Колотун, как там дела наверху, и не намечается ли какого нового веяния и поворота в отношении к нам, жителям подземелья?
К о л о т у н(серьезно). Облава сегодня намечается новая, и
