- Баранки гну. Иди за мной, только на глаза пилотам не показывайся.

- А потом что?

- Потом полетишь. К самолету подходи, когда я сигнал дам, понял?

- Понял.

Богачев быстро оделся и побежал следом за экипажем. Он догнал командира уже около самолета и сказал:

- Вы не сердитесь на меня.

- А я и не сержусь. На всех сердиться - сердца не хватит.

Самолет был уже открыт, моторы прогреты бортмехаником, пришедшим сюда в два часа ночи, диспетчер дал 'добро' на вылет.

'Неужели я опоздал? - подумал Богачев. - Нет, не может этого быть. Не должно этого быть. И - не будет! В конце концов я их разыщу'. Он гнал от себя эту страшную мысль и старался не думать о том, что происходило в его отсутствие на Диксоне. Он всегда считал, что надо быть уверенным в хорошем, тогда все и всегда будет хорошо. Правда, он помнил смешное изречение Твена: 'Нет в мире более жалкого зрелища, чем молодой пессимист, если не считать, конечно, старого оптимиста'.

'Я молодой оптимист, - думал всегда Богачев, - и пока все мои оптимистические мечты сбывались. Все до одной. Надо только верить и хотеть, все остальное приложится'.

Когда экипаж сел в самолет, Богачев сказал второму пилоту:

- Вы идите в кабину, я трап сам приму.

Второй пилот ушел в кабину. Богачев высунулся по пояс из люка и замахал руками.

К нему вприпрыжку бросился морячок. Он в долю секунды вскочил по трапу в самолет, Богачев толкнул его в туалет, и морячок моментально там заперся.

Богачев убрал трап, положил его около люка и, осторожно ступая между мешками, баками и большими ящиками, в которых на Диксон везли оборудование для научных изысканий, пошел в кабину. Он шел и улыбался.

- Уберите отопление фюзеляжа, - сказал командир механику, - там какой-то скоропортящийся груз.

- Есть.

- Морозить его надо, а то испортится, - пояснил командир механику, так что мы вроде рефрижератора.

'Морячок мой загнется, - подумал Богачев, - холодно ему будет в клозете'.

Богачев усмехнулся.

- Что вы? - спросил радист.

- Да нет, просто так...

'Испытание холодом, - думал Богачев, - между прочим, в любви это прекрасное испытание. Надо всех влюбленных перед загсом запирать в клозет самолета, который идет над Арктикой и не отапливается, потому что везет скоропортящийся груз'.

Через час полета штурман вышел из кабины. Он вернулся спустя несколько минут и сказал:

- Что за чертовщина, клозет не отпирается!

- Прихватило замок, - предположил Павел, скрывая улыбку. - Холодно...

- Не может быть!

Штурман взял топорик и снова отправился в клозет. Он вернулся через минуту и сказал командиру на ухо:

- Заперто изнутри.

Командир сказал:

- Вечно вы с шуточками.

- Да уж какие там шуточки...

Богачев стоял у двери и, поджав губы, сосредоточенно думал, что делать.

Положение было безвыходное. Штурман явно не собирался сдаваться.

- Пойдемте вместе, если не верите, - настаивал штурман.

Они ушли вдвоем, и через мгновение Богачев услыхал хриплый командирский голос:

- Откройте, или стрелять буду!

Богачев выбежал из кабины. Командир рвал на себя дверь клозета. Замок он сорвал, но изнутри дверь цепко держали. Наконец, упершись ногами в стойку, командир распахнул дверь, не удержавшись, упал, ударившись о край ящика, злобно выругался и, поднявшись, увидел давешнего моряка. Тот медленно поднимал руки, стараясь при этом улыбаться.

- Невеста у меня, - бормотал он, - семь дней, туда и обратно, только штампик - и все дела... Я понимаю, перегрузка, только семь дней с дорогой...

Командир спросил Богачева:

- Ваша работа?

Морячок на секунду замолчал, а потом затянул снова:

- Сами знаете, невесты теперь какие, Нюся в Крестах, семь дней...

Богачев поморщился и сказал:

- Моя...

- Знаете, сколько стоит перелет?

- Нет, не знаю.

- Узнайте и уплатите в отделе перевозок, а я из-за вас выговор получать не намерен.

Командир перевел взгляд с Богачева на морячка, по-прежнему что-то бормотавшего, и, не выдержав, рассмеялся.

- Ну-ка, приятель, - потянул штурман моряка за рукав, - надо и честь знать:

такое дефицитное помещение на целый час занял.

В Диксоне, как только сели, Богачев бросился в диспетчерскую: узнавать, где Струмилин. Морячок пробежал несколько шагов за ним. Он кричал:

- Товарищ пилот, как фамилия ваша? Я в газету о вашем благородном поступке напишу.

- Ив Монтан, - ответил на ходу Богачев, - напиши в 'Работницу', черноморец!

Он бежал по полю быстро, совсем не чувствуя отчаянного сердцебиения. Он бежал и улыбался, потому что видел, что самолет Струмилина стоит на месте, а возле него прохаживается Володя Пьянков, придирчиво осматривая работу механиков.

- Эй! - закричал Богачев. - Э-ге-гей!

Когда они обнялись, Пьянков сказал:

- Плохи дела, Паша. Списали тебя из авиации.

Богачев замер.

- Да, - вздохнул Пьянков. - Струмилин доложил - и все. Новый теперь у нас второй пилот. Хороший парень, только заика.

- Врешь!

- Да нет...

- Врешь!

Богачев тряхнул Пьянкова. Тот отвел глаза. Но в эту минуту Богачев услыхал радостный голос Струмилина.

- Паша! - кричал тот. - Чертов сын! Сейчас задам тебе перцу!

Он шел по полю вместе с Аветисяном, Броком и еще шестью незнакомыми людьми. В руках у него был портфель. Струмилин размахивал портфелем и смеялся. Павел бросился к нему. Струмилин обнял его, а потом хлопнул рукой чуть ниже спины.

- Ах ты, негодяй! - приговаривал он. - Ах ты, хулиган этакий!

Он говорил так и смеялся, и в глазах у него была радость.

4

- Кто же так чистит картошку? - спросил Струмилин молодого парня, увешанного фотоаппаратами. - Так нельзя ее чистить. Вы режете, а надо скоблить. Вот как надо скоблить картошку, смотрите. - И, взяв из рук парня картофелину, Струмилин ловко и аккуратно очистил ее.

- Вы маг и волшебник, - сказал парень, - я снимаю шляпу.

- Вы лучше оставайтесь в шляпе, только чистите картошку как следует.