Был он одет в охотничий костюм - ботинки с высокими крагами, зеленые гольфы, шляпа с пером. Он протянул руку.

- Давайте знакомиться, - и назвал свое имя.

Был он маркизом, из семьи, широко известной в Испании, и был маркиз слегка пьян. (Еще тогда я подумал, что кое-кто из хранителей канонов изящной словесности наверняка поморщится: 'Маркиз был пьян'.)

А как быть, если наш разговор у него на 'финке' [загородное поместье], в котором принимали участие известный тележурналист и профессор Толедского университета, носил такой характер, что имени собеседника моего не назовешь и, следовательно, иначе, как 'маркиз', не определишь, учитывая специфику испанской ситуации?

Маркиз ждал 'автопомощь', что-то у него случилось с карбюратором, он гонял по бездорожью, отыскивая жирных красноголовых куропаток, - не удивительно, что мотор к вечеру сдал.

Мы перебросали в кузов подошедшего 'пикапа' десятка два птиц и поехали к маркизу, на берег лагуны, в новый дом, построенный из старинных мореных бревен. Маркиз не уставал поражаться, что встретил в ночной Ла-Манче настоящего 'совиетико', цокая при этом языком и делая левой рукой точно такой жест, как шоферы и пастухи: пальцы в кружок, локоть отстранен от туловища, словно отталкиваешь кого-то незримого, и резкие движения - вверх и вниз, вниз и вверх...

Налив мне вина, маркиз пояснил:

- Мое. Самое вкусное. У него тоже есть виноградники, - он кивнул на журналиста. - То, что он делает в печати, - хобби, на самом деле он эксплуататор. Как и я. Только он еще примыкает к 'Атлантику' [крупнейший банк Испании]...

Маркиз выжидающе посмотрел на меня и закончил:

- А это значит, что он тайный агент вездесущего 'Опус деи'.

Журналист-'эксплуататор' весело посмеялся.

- Как и всякий истинный аристократ, наш друг пугает сам себя и всех окружающих. Власть имущим аристократам нравится сокрушать тайные заговоры. Особенно когда их нет - ведь без заговоров так скучно...

Профессор, сняв 'очки-велосипед', попросил:

- Дай виски, маркиз. Твою доморощенную бурду я пить не могу. Изжога.

- Сейчас он начнет звать к крови, - пояснил маркиз, вздохнув. - Объясните: почему интеллектуалы, вместо того чтобы обращаться к светлому в человеческих душах, апеллируют к нашему звериному изначалию? Может быть, вы, - он обернулся ко мне, - тоже хотите виски? Нет? Правильно, вино - это солнечные консервы. Дешево, но полезно. Режьте хамон, это тоже сделано у меня, мясо изумительное...

- Долго думаете пробыть у нас? - спросил профессор.

- Месяц...

- Если побудете дольше, увидите хорошую корриду.

- Я в воскресенье приглашен на Пласа де торос... Профессор вскинул брови:

- Я имею в виду иную корриду. Когда пустят кровь 'Опусу'.

Об 'Опусе деи' до недавнего времени я знал очень мало, как, впрочем, и большинство жителей 'шарика', пока в Париже не появилась сенсационная 'Белая книга' участника 'Опуса', который впоследствии вышел из этой таинственной технократо-масонской ложи.

Организация эта была создана в 1928 году двадцатишестилетним Хосе Марией Эскрива Балагером. О ней до недавнего времени никто ничего толком не знал.

Сейчас об 'Опусе' в Испании знают все. Я видел, как полиция замазывала громадный лозунг на стене дома: 'Испания - да, 'Опус' - нет!' Не правда ли, занятно: полиция охраняет достоинство 'Опуса'?! Сам Балагер, купивший ныне титул маркиза, приставку 'де' и добавление к имени 'Альба', живет в Риме. Ранее об 'Опусе деи' можно было судить лишь по книге изречений Балагера, озаглавленной резко и кратко - 'Путь'.

Я прочитал эту книгу. Это нечто среднее между цитатником 'великого кормчего' и выдержками из Библии, серьезно подредактированными человеком, прошедшим хорошую школу бизнеса.

'Ты полон сил. Энергии. То, что должно быть сделанным, сделай! Иначе Тереса из Авилы никогда бы не стала святой Тересой, а Игнасио Лойола не стал бы святым Игнасием...' 'Стоп! Не говори: 'У меня такой характер, я не могу иначе!' Будь мужчиной!' 'Компромисс - это слово можно найти лишь в словаре тех, кто не хочет сражаться, в словаре тех, кто признает себя побежденным, даже не начав драки'. 'Без четко составленного плана всей твоей жизни ты никогда ничего не добьешься'. 'Сердце - в сторону! Долг - сначала! Лишь выполнив долг, можешь вернуть сердце на место'. 'Ты, счастливый сын бога, живи и чувствуй дух нашего братства! Но без фамильярностей!'

В Испании, где авторитет католичества весьма силен, всякое слово, произнесенное от имени бога, воспринимается очень серьезно. Но можно ли считать 'Опус деи' организацией воистину католической, религиозной?

- 'Опус' далек от религии, как я от гинекологии! - говорил профессор. 'Опус' служит делу. Он космополитичен! Сам Балагер утверждает, что его филиалы существуют в шестидесяти странах пяти континентов. И вот, пользуясь тем моральным капиталом, который наработал в Испании католицизм, они, - профессор обернулся к журналисту, - твои друзья по 'Опусу', объединив вас в масонскую ложу бизнеса, растаскивают Испанию по карманам, не утруждая себя думами о национальном достоинстве испанцев! Поэтому вас не любят.

Журналист отхлебнул вина и спросил:

- Кого это 'нас'? И почему 'не любят'?

- Перестань! Теперь кое- кто из министров открыто говорит о том, что состоит в 'Опусе'!

- Ты не ответил на второй вопрос: почему не любят? За что? Разве 'Опус' не помог борьбе с безработицей? У нас ведь нет безработицы, Эусебио! Разве 'Опус' - если, конечно, это 'Опус' - не строит отели на Солнечном берегу [Солнечным берегом называют район Средиземноморья от Малаги до Гибралтара], куда приезжает ежегодно двадцать миллионов туристов?! А их доллары остаются в Испании! Хочу подчеркнуть - в Испании!

- А что эти доллары дают испанцам? Их видят испанцы? Эти доллары немедленно вкладываются в строительство новых отелей и вилл!

Маркиз зевнул, прикрыв рот тонкой ладонью, и тихо спросил меня:

- Не скучно? Потерпите, они скоро подерутся. Мы ведь горячая нация, анархисты... Распусти нас - все друг друга перестреляем...

Журналист явно дразнил профессора своей вкрадчивой медлительностью, отточенной четкостью формулировок и предельной обнаженностью своих позиций.

- Ты напрасно сердишься, Эусебио. Да, деньги вкладываются в новые отели, а это означает в свою очередь приток еще большего числа туристов, что позволит в будущем иначе спланировать бюджет страны, выделив средства на строительство школ и больниц...

- Каких школ и чьих больниц? Я сам рву себе зубы! Сам! Ниткой к двери! Как в тюрьме! У меня нет денег на стоматолога!

- Это твое личное дело, - улыбнулся журналист. - Меня сейчас интересуют не твои зубы, а твои соображения. Что ты предлагаешь - в широком плане?

Профессор сел на подоконник.

- Ничего, - устало сказал он. - В этом всегдашняя беда интеллигенции. Ничего я не предлагаю, я выступаю лишь против очевидно несправедливого. И я очень боюсь того, что армия, те в ней силы, которые связаны с американцами, а это 'черные полковники', - могут воспользоваться народной нелюбовью к 'Опусу'... И американцы поддержат 'полковников', потому что те - против ваших 'европейских тенденций развития'.

Журналист не выдержал, вспылил:

- Ты говоришь как оголтелый... красный!

- Красными не рождаются, красными становятся... И я совершенно не против того, чтобы вы вели свой бизнес, - возразил профессор, - но только, пожалуйста, думайте хоть немного о будущем, а это значит - о народе... И не только через призму вашего личного благополучия, а как о той силе, которая станет в конечном итоге принимать решение, самое последнее решение! От этого никому и никогда не уйти. Никогда, и никому, - повторил профессор, - и нигде... Вы все ищете лишь очевидную выгоду. И губите душу народа: разлагаете юношество мизерными идеалами аккуратного благополучия; ученых заставляете служить вашей схеме, душите их мысль; в искусстве поощряете серость...

Маркиз выключил громадный краснодеревый комбайн: два молчаливых человека в белых смокингах и накрахмаленных перчатках кончали сервировать стол.

Он подошел к профессору, положил ему руку на плечо и сказал:

- По-моему, ты торопишься, Эусебио, как всегда, торопишься. И у моего гостя может создаться впечатление, что Испания составлена из одних только нерешенных проблем. Разве мы не готовим Испанию к демократии? Разве мы не накормили народ и не одели? Разве испанские женщины ездят за продуктами во Францию, Эусебио? Нет, к нам по субботам приезжают француженки и унижают себя дотошной торговлей на рынках Сан-Себастьяна и Барселоны... Ты знаешь испанцев, ты знаешь горячность нашу и порывистость, податливое загорание от яркого слова и горделивое желание умереть за то слово, в которое поверил. У нашего гостя может создаться впечатление, что мы сейчас выходим из изоляции лишь потому, что полны нерешенных проблем, а это ведь неверно. Мы идем на широкие контакты с миром лишь потому, что наиболее сложные проблемы уже решены, и решены спокойно, бескровно и взаимоуважительно... (Хм-хм, - 'бескровно и взаимоуважительно'!)

Я слушал маркиза и вспоминал заповедь Балагера, отца 'Опуса': 'Скажи то, что сказал, только в ином тоне, без гнева, и твои аргументы окажутся наисильнейшими'.

Профессор включил 'радиокомбайн'. Лондон передавал новости. Сообщалось о демонстрации в Мадриде. Несколько демократов, и среди них выдающийся режиссер Бардем, автор 'Смерти велосипедиста' и 'Главной улицы', были арестованы. Диктор читал бесстрастным голосом о забастовках в Астурии, которые, по утверждению корреспондента, 'были организованы коммунистами', и о подготовке к процессу в Бургосе.

- Нет, - покачал головой профессор и вздохнул, - Нет, - повторил он, все-таки я прав...

(Вероятно, он-то сказал это отнюдь