сумел. Над всей Землёй пронеслось хвостатое чудище, сжигая леса страшным, невиданным доселе пожаром, и наконец грянуло оземь где-то у дальнего края, больно ударило, обожгло, и Мировое Древо со стоном вздрогнуло от корней до макушки, высящейся над светлым ирием…

…Братья-Боги едва не загнали борзых коней, летя на восточный край Океана. Когда же пересекла его лодья, влекомая белыми лебедями, и крылатые жеребцы снова взвились – Даждьбог в ужасе закрыл руками лицо и ещё много дней не смел глянуть вниз светло и ясно, как прежде. Ибо поперёк всей Земли протянулась обезображенная, мёртвая полоса, и там в чёрном дыму метался перепуганный, ничего не понимающий Огонь. А из ран Неба потоками хлестала наземь вода, затопляя низины, губя и смывая всё, что уцелело в пожаре…

Молодые Боги раздумывали недолго: кинулись спасать мать и отца. Спасать свой мир, покуда он снова не стал бесформенным комком, каким был до рождения. Перевязывали раны Неба белыми полосами облаков, влажными пеленами туманов. Успокаивали Огонь. Зажигали радугу над немногими выжившими Людьми, указывали дорогу к спасению…

Братья-Боги совсем не заглядывали в ирий и ведать не ведали, какая тревога поселилась в доме Матери Лады. Когда упала чужая звезда, юная Богиня Весны была внизу, на Земле. И не вернулась домой ни поутру, ни после. Птицы, вестницы Лады, не сумели найти Бога Грозы в густых тучах гари и пыли, носившихся меж Землёю и Небом. Но, видно, так уж была когда-то выпрядена для самого Перуна льняная нитка судьбы. Летя на взмыленных жеребцах над потопом, он разглядел далеко внизу, под собою, среди вздувшихся волн, почти залитый островок. А на островке – девушку в знакомом светло-зелёном наряде и жмущихся подле неё осиротелых лесных малышей: волчат, оленят, малых птенчиков из размётанных гнёзд. Конечно, Богиня бросить их не могла.

Сын Неба направил коней вниз, к самой воде:

– А ну, живей полезайте!

И сам поднял на колесницу заплаканную, перемазанную Богиню Весны. И вот диво: лишь только взмахнули крылами могучие скакуны, Леля вытерла слёзы, отряхнула волосы и рубаху – и вмиг осыпалась грязь и улетела по ветру, а растрёпанная коса легла шелковиночка к шелковиночке. Вот с тех пор и ведётся: весною – ведро воды, ложка грязи. А осенью наоборот: воды – ложка, грязи – ведро…

Улыбнулась Леля – и Даждьбог послал в ответ тонкий солнечный луч, разрубил, как мечом, клубившуюся мглу… и тоже, видно, поверил, что будет всё хорошо.

Бог Грозы привёл колесницу в ирий и с рук на руки передал дочку Матери Ладе. А лесных малышей выпустил в густую траву, на ветви всегда зелёного Древа:

– Играйте-ка здесь… ещё вам не время рождаться.

И наконец братья возмогли перевести дух, вытереть пот, разогнать смрадные тучи. Посмотреть, что же осталось.

Вот тогда и увидели у дальней кромки Земли горы, которых не было раньше, горы, похожие издали на чудовищные облака. Крепко вплавились они в тело Земли, вросли – захоти, не поднимешь, не выбросишь из Вселенной, не ранив опять. Осторожно направили Боги к тем горам своих скакунов… Оказалось, горы были железными. Раскалённые, они успели остыть, и острые вершины дышали нездешним чёрным морозом, сбережённым где-то внутри, на глазах обрастали снегом и льдом. Никогда прежде молодые Боги не видывали подобного… Хорошо ещё, большая часть этих гор провалилась вниз, за край Исподней Страны, от века безжизненной, и лишь один безобразный хребет осквернял собой лик зелёной Земли. Увидели Боги: всё живое пятилось от Железных Гор, всё бежало от мертвящего холода – леса, реки, травы, цветы…

– Неладно это, – нахмурил брови Даждьбог.

Они осторожно объехали Железные Горы и в одной глубокой пропасти обнаружили путь сквозь Землю, до самого Нижнего Мира. Брошенный камень летел бы туда двенадцать дней и ночей, но сверкающие колесницы, конечно, были проворней. Скоро братья оказались в Исподней Стране, впервые миновав западный Океан-море и лодью, запряжённую птицами. И когда Даждьбог поднял огненный щит, озаряя половину Вселенной, – они тотчас увидели два существа, отчаянно заслонявшихся от света, мужчину и женщину, похожих больше на жуткие сны, чем на Людей или на Богов…

Говорят, тогда-то Перуну в самый первый раз захотелось взмахом секиры не возжечь жизнь, а истребить.

– Это вы посмели обидеть Небо и Землю?!.. – прогремел разгневанный Бог Грозы, подлетая на крылатых бурях-конях. Мужчина и женщина повалились перед ним на колени, трусливо прячась друг за друга:

– Пощади! Пожалей!..

И Перун остановил жеребцов, опустил руку с занесённым топором. Он ещё не выучился быть беспощадным и разить, когда встают на колени.

– Вы кто таковы? – спросил он незнакомцев. Женщина указала на мужчину:

– Его прозывают Чернобогом…

Он вправду был весь точно в саже, только усы будто заиндевелые. Он кивнул на подружку:

– А её кличут Мораной.

Перуну показалось в диковинку, чтобы кто-то не мог назвать сам своё имя, но пришлых Богов его недоумение перепугало до дрожи:

– Никогда не говори: я такой-то, если не хочешь беды! Мало ли кто подслушает и сглазит тебя, порчей испортит!

– Порча? – спросил Перун. – Что это такое?..

А про себя почти с жалостью рассудил: должно быть, эти двое спаслись из какого-то очень страшного мира, отвыкшего от доверия и добра. И Даждьбог, милуя странников, усмирил своё пламя, прикрыл огненный светоч краем плаща.

Чернобог и Морана выглядели не только напуганными, но и голодными, и братья поделились с ними едой.

– Нашего отца, – рассказал им Даждьбог, – называют Сварогом, то есть попросту Небом, или по-другому Стрибогом, это значит Отцом-Богом. Оттого Люди своих дядьёв по отцу зовут ещё стрыями. А мать, Землю, рекут Макошью – Матерью судеб, Матерью снятого урожая. От неё всё богатство – и зерно в коше, и серебро в кошеле, и овцы в кошаре…

Пришлые Боги слушали, уплетая разделенное угощение, кивали головами, мотали на ус. Расстались не то чтобы друзьями, но всё-таки поклялись не чинить друг другу беды. Даждьбог поклялся щитом, а Перун – верной секирой:

– Пускай она выпадет из руки, если я нарушу обет.

Знать бы ещё братьям Сварожичам, что все клятвы Мораны и Чернобога стоили не больше горсточки снега, тающего, если сжать его в кулаке.

И снова минуло время, и оправившаяся Земля не раз ещё принесла урожай, и всё было мирно и тихо. Только Даждьбог рассказывал дивные дива об Кромешной Стране, где позволили поселиться пришлым Богам. Там стоял теперь такой лютый мороз, что случайно влетевшие облака тотчас опадали наземь белыми хлопьями, и даже Океан-море покрылся вдоль берега льдом. Однажды Перун отправился с братом – взглянуть, правду ли говорит. И оказалось, что правду: пришлось Богу Грозы сверху лёгкой белой рубахи вздевать мохнатую серую безрукавку. Здесь не к месту был его гром: безмолвная, мёртвая, белая гладь расстилалась внизу. Даждьбогу тоже всякий раз делалось не по себе, хоть с недавних пор и завёл он обычай заглядывать сюда каждые сутки ради присмотра.

Он старался скорей миновать неприютное небо, не выезжал высоко…

– Никогда мне здесь не нравилось, а теперь и подавно, – молвил он брату. – Всё кажется – не к добру!

Но тому легла на ладонь игольчатая снежинка, тоненькое колёсико