перечислял принадлежащую Балашову недвижимость: личный самолет, дом в Ницце, яхту, обширнейшую квартиру в столице и строящийся дом в Подмосковье. За всем этим смакованием Силин различил классический рефрен: 'Ешь ананасы, рябчиков жуй!...'

'Но спит ли спокойно Виктор Балашов -- победитель? -- вопрошалось в самом конце статьи. -- На него уже было два покушения. Один раз его спасла охрана, второй раз выручил случай. Сейчас в нашей стране только президента охраняют лучше, чем председателя правления 'Транснефть-Арко'. Но новейшая история нынешней России не раз убеждала нас, что никакая охрана не сможет уберечь человека, если его не убережет Господь Бог.'

Ссылка на Всевышнего больно резанула ухо ярого атеиста Силина.

'И здесь боженьку приплели, -- с досадой подумал он, откладывая в сторону газету. -- Бог- телохранитель, придумают же!'

Просмотрев остальную прессу и не найдя больше ничего интересного, Михаил вырвал страницу со статьей о Балашове, аккуратно сложил вчетверо и убрал в сумку. В это время объявили электричку, и уже идя по платформе, Силин пробормотал себе под нос: 'Ну что ж, посмотрим, на чьей стороне будет Всевышний'. 2. НОВЫЙ ВАВИЛОН.

На перрон перестраивающегося Казанского вокзала Силин ступил в девятом часу дня. В отличие от остальных пассажиров электрички ему никуда не надо было спешить, но дабы не привлекать к себе внимания людей, заинтересованных в его поимке по долгу службы, Михаил постарался выйти из здания вокзала вместе со всей толпой. Очутившись за пределами архитектурной витиеватости великого Щусева, Нумизмат на минуту остановился, и гримаса отвращения передернула его лицо.

Как большинство провинциалов, Силин ненавидел столицу. Она подавляла его своими размерами, многолюдьем и непривычным, быстрым ритмом жизни. Нигде более Нумизмат не чувствовал себя таким одиноким, как в Москве. Этот город был безразличен к нему, его никто не знал, и он никого не знал. Михаил всегда был индивидуалистом, но даже его больно задевало подобное равнодушное пренебрежение к его персоне. В Свечине он за сорок лет жизни незаметно приобрел массу знакомых, друзей, товарищей по работе, его узнавали и раскланивались одноклассники и соседи по дому. Со временем Силин начал воспринимать стопятидесятитысячный Свечин как большую деревню и порой этим даже тяготился. Но лишь в Москве, в огромном мегаполисе, он начал понимать все преимущества спокойного провинциального бытия.

Пересилив в себе раздражающее чувство неприятия города, Нумизмат занялся своим основным делом, приведшим его в столицу. В адресном столе он оказался первым посетителем.

-- Простите, девушка, мне бы адрес Виктора Балашова, -- вежливо обратился Силин к сонной даме неопределенного возраста за плексигласовой перегородкой.

-- Десять тысяч, -- отозвалась она, с трудом открывая веки, но не глядя на клиента. Получив деньги, 'справочная дама' переспросила Силина: -- Виктор Балашов, а отчество?

-- Я не знаю, -- честно признался Нумизмат.

Не глядя на него, дама хмыкнула, пощелкала клавишами компьютера и вскоре выдала Михаилу отпечатанную на принтере бумажную 'портянку' с адресами восьмидесяти шести Балашовых. Теперь дама уже с интересом наблюдала за реакцией провинциала. Увидев в его глазах замешательство, она злорадно усмехнулась:

-- Ну, а вы что хотели? Это столица. Десять миллионов человек.

-- Хорошо, -- кивнул головой Нумизмат, а потом спросил: -- А адрес 'Транснефть-Арко' можно узнать?

-- Так вам адрес этого Балашова нужен? -- спросила женщина, делая ударение на слове 'этого'.

-- Да, вы знаете, я его школьный товарищ, одноклассник, вернее не совсем одноклассник, ну в это же время... -- торопливо начал придумывать на ходу Силин и, вконец запутавшись, умолк.

-- Понятно, -- с усмешкой хмыкнула дама за перегородкой и вскоре выдала Силину другую бумажку, с двумя адресами.

-- Первый -- адрес фирмы на Тверской, второй -- квартиры на Кутузовском проспекте. Только, похоже, он скоро оттуда съедет.

-- Почему? -- спросил Нумизмат.

-- А вы что же, газет не читаете? -- удивилась хозяйка справочной. -- В августе их дом обстреляли из гранатомета. Хорошо, никто не пострадал. Теперь он себе хоромы за городом строит, не то в Жуковке, не то в Зубовке. По-моему, в 'Аргументах' про это писали на той неделе. Да и по телевизору показывали.

-- Я в августе в тайге был, в экспедиции, -- удачно придумал Силин, -- так что многое пропустил.

-- Понятно. Только вот его телефона у нас нет. Привилегия богатых людей.

-- Спасибо, теперь я как-нибудь до него доберусь и без телефона, -заверил Михаил, стараясь улыбнуться на прощание как можно обворожительнее. Когда нужно было, у Силина это хорошо получалось.

На улице Нумизмат после короткого раздумья решил навестить офис Балашова на Тверской. Столицу он знал плохо. Сел в метро не в тот поезд, вернулся обратно, долго плутал по переходам с одной линии на другую. Уже потом понял, что надо было выйти совсем на другой станции, а так пришлось еще полчаса топать до нужного ему здания. Лишь к обеду он увидел на восьмиэтажной громаде старинного серого дома огромные буквы, складывающиеся в знакомое сочетание несуразных слов: 'Транснефть-Арко'.

Первый этаж здания был отделан черным мрамором, на солидном крыльце, прикрытом мощным козырьком из того же черного мрамора, стояли три человека, стремящихся укоротить свою жизнь с помощью очередной сигареты. Хотя до них было далеко -- Силин шел по другой стороне улицы, -- он все- таки разглядел, что все они были хорошо и со вкусом одеты, но ни один из них не имел индивидуальных признаков Виктора Балашова: очков и прогрессирующей лысины.

'Вряд ли он после двух покушений будет вот так спокойно покуривать на крыльце собственного офиса,' -- подумал Нумизмат, и мысль о том, что богатейший человек России должен, как крыса, прятаться от постороннего взгляда, заставила Михаила злорадно усмехнуться. Занятый наблюдениями, он невольно замедлил шаг. Рядом со зданием обнаружилась стоянка, битком забитая автомашинами, причем отечественные автомобили составляли сиротское меньшинство.

-- Хорошо живете, господа, -- пробормотал Силин с зарождающейся в душе злостью. Тут новое зрелище заставило его еще больше возненавидеть своего недостижимого врага. Большие железные ворота, перекрывающие арку чуть левее торца здания, начали неторопливо раскрываться. Лишь только они распахнулись до конца, два черных 'мерседеса' с тонированными стеклами отделились от общего потока несущихся машин и, не снижая скорости, проскочили во внутренний двор. Силин был готов поклясться, что два охранника в зеленой униформе, застывшие навытяжку при въезде машин, пальцем не притронулись к створкам ворот, но те неторопливо начали смыкаться. Все произошло так быстро, что Нумизмат даже не успел прочитать номера машин.

В некоторой оторопи Силин простоял на месте еще пару минут, затем вспомнил, что здесь тоже могут стоять телекамеры охраны, и торопливо зашагал дальше. Он чувствовал себя выжатым как лимон, силы оставили его, к тому же властно заявил о себе пустой желудок. Пришлось свернуть в ближайшую забегаловку. Машинально, думая о своем, Михаил проглотил две порции пельменей и надолго задумался над стаканом горячего чая.

Да, Нумизмат понимал, что Балашов 'уделал' его заранее, даже не показавшись на глаза. Он ехал в одном из 'мерседесов' или не он -- было не важно. Главное, Силин почувствовал, что против него работает не один человек, а целая система. Что там Гараня со своей походкой -- детский лепет! До нефтемагната он даже не сможет добраться, хотя бы увидеть! А ведь ему нужно, как всегда, говорить с глазу на глаз, с позиции силы. Балашова дважды пробовали убить, что гораздо проще задачи Нумизмата. Пробовали и не смогли.

'Представляю, как теперь охраняют его ночную лежку, логово! Надо узнать, есть ли у него семья, дети, любовница, наконец. Хотя как я узнаю? Побегу -- как за Чалым в Железногорске -- за 'мерседесом'? Быстро и долго бежать придется. Этот город в шестнадцать раз больше... Проклятый город, проклятая страна!'

Чувство безысходности пробудило дремавшую в глубине души ярость. У Михаила даже руки затряслись. Чтобы не разлить чай, Силин поставил стакан на стол. Проходившая мимо официантка заметила это и подумала про себя: 'Во, алкаш, стакан уже удержать не может!' Впрочем, перед ее глазами проходили сотни