Свернув в тесный безымянный переулок, Деннис Кранмер остановился.

– Должен тебя похвалить, Ярре, – сказал он. – Знаешь, за что?

– Нет.

– Не прикидывайся. Передо мной – не надо. Достойно похвалы то, что ты и глазом не моргнул, когда шел разговор о Цирилле. Еще более похвально, что даже рта не раскрыл... Ну, ну, не изображай из себя глупенького. Я много знаю о том, что творилось у Нэннеке за храмовыми стенами, можешь поверить, многое. А если тебе этого мало, то знай, что я слышал, какое имя тебе торговец на медальоне выписал. Так и держись дальше. – Краснолюд тактично сделал вид, будто не замечает румянца, выступившего на лице юноши. – Держись так и дальше, Ярре. И не только, когда речь идет о Цири... Ты на что пялишься?

На стене стоящего в конце улочки амбара красовалась начертанная известкой надпись: 'ЗАНИМАЙСЯ ЛЮБОВЬЮ, А НЕ ВОЙНОЙ'. А чуть ниже кто-то накарябал гораздо меньшими буквами: 'СРИ КАЖДОЕ УТРО'.

– Ты лучше в другую сторону гляди, дуралей, – бросил Деннис Кранмер. – Только за чтение таких надписей можно здорово отхватить, а ежели что не вовремя ляпнешь, проучат тебя У столба, кровавую кожу с хребта сдерут. Здесь суд скорый! Очень даже скорый!

– Я видел, – проворчал Ярре, – сапожника в кандалах. Якобы за сеяние дефетизма.

– Это 'сеяние', – серьезно сказал краснолюд, потянув паренька за рукав, – скорее всего состояло в том, что, провожая сына в армию, он плакал, вместо того чтобы выкрикивать патриотические лозунги. За более серьезные 'посевы' тут карают иначе. Пошли покажу.

Они вышли на небольшую площадь. Ярре попятился, зажав руками нос и рот. На огромной каменной шибенице висело несколько трупов. Некоторые – судя по виду и запаху – висели уже давно.

– Вон тот, – указал Деннис, отгоняя мух, – малевал на стенах и заборах глупые надписи. Тот – утверждал, что война – дело господ и рекрутированные нильфгаардские кметы ему не враги. Третий по пьянке рассказывал такой вот анекдот: 'Что есть пика? Это оружие вельмож, палка, у которой на каждом конце – бедняк'. А вон там, на самом краю, видишь бабу? Это бордельмаман из армейского борделя на колесах, который она украсила надписью: 'Тыкай, солдат, сегодня, потому как завтра уже можешь не суметь'.

– И только за это...

– Кроме того, у одной из девочек оказался триппер. А это уже параграф о диверсии и умышленном снижении боеспособности.

– Я понял, господин Кранмер. – Ярре вытянулся так, как, по его мнению, должен был стоять солдат. – Но за меня не беспокойтесь. Я никакой не дефетист...

– Ни хрена ты не понял и не перебивай, потому как я еще не кончил. Последний висяк, тот, что уже как следует провонял, виновен только в том, что в ответ на болтовню провокатора-шпика прореагировал восклицанием: 'Вы совершенно правы, милостивый государь, вы совершенно правы. Именно: дважды два – четыре!' Вот теперь скажи, что ты понял.

– Понял. – Ярре украдкой осмотрелся. – Буду внимательным. Но... Господин Кранмер... Как тут в действительности... Краснолюд тоже оглянулся.

– В действительности, – тихо сказал он, – все обстоит так, что Группа Армий 'Центр' маршала Менно Коегоорна в количестве около ста тысяч солдат идет на север. В действительности, если б не восстание в Вердэне, они уже были бы здесь. В действительности хорошо было бы, если б начались переговоры. В действительности у Темерии и Редании нет сил, чтобы сдержать Коегоорна. В действительности никак уж не перед стратегическим рубежом Понтара.

– Река Понтар, – шепнул Ярре, – находится к северу от нас.

– Именно это я и хотел сказать. Но помни: об этом ни гу-гу.

– Буду за собой следить. А когда окажусь в отряде, тоже надо? Там тоже можно налететь на шпика?

– В линейной части? Вблизи линии фронта? Скорее всего – нет. Шпики потому такие усердные до линии фронта, что боятся сами туда попасть. Кроме того, если вешать каждого солдата, который брюзжит, жалуется и выражает недовольство, то воевать некому будет. Но ты, Ярре, как и в случае с Цири, лучше помалкивай. В закрытый рот, запомни мои слова, ни одна навозная муха не влетит. Никогда. А теперь пошли, провожу до комиссии.

– Замолвите там за меня словечко? – Ярре с надеждой взглянул на краснолюда. – А? Господин Кранмер?

– Ну и дурной же ты парень, писарчук! Здесь армия! Хлопотать за тебя все одно, что у тебя на спине золотой нитью вышить: 'НЕДОТЕПА'! Жизни бы у тебя в отряде не было, парень.

– А к вам... – заморгал Ярре. – В ваш отряд...

– И не думай даже!

– Потому что у вас, – горько сказал юноша, – только для краснолюдов место, верно? Не для меня, человека. Верно?

– Верно.

'Не для тебя, – подумал Деннис Кранмер. – Не для тебя, Ярре. Потому что я все еще не расплатился с Нэннеке. И поэтому хочу, чтобы ты живым вернулся с войны. А Добровольческая Рать Махакама состоит из краснолюдов, из существ чуждой и худшей расы. Ее всегда будут посылать с самыми опасными заданиями на самые скверные участки. Туда, откуда не возвращаются. Туда, куда не послали бы людей'.

– Как же тогда сделать, – нахмурился Ярре, – чтобы попасть в хороший отряд?

– А который, по-твоему, отряд настолько хорош, чтобы так уж рваться в него?

Ярре отвернулся, слыша пение, набиравшее силу как волна прибоя, разливающееся словно грохот быстро приближающейся бури. Пение громкое, буйное, сильное, жесткое как сталь. Он уже слышал такое пение.

По улочке, ведущей от замка, выстроившись по трое, двигался Шагом отряд