проявляет тенденцию к небрежному стилю. Одежда должна быть изысканной, но одновременно и небрежной. В этой книге, составленной Ивом Сен-Жилем, легко прослеживается, что воротнички…
Блевать хочется. Кому нужны все эти дурацкие стили, кто может всерьез обсуждать вопрос о модной нынче ширине брюк? И все-таки там была одна габардиновая куртка с множеством ремешков и специально приделанным тайным карманом для пистолета, которая даже мне понравилась. Она была точно такой, какую обычно носил Хэмфри Богарт. Но все остальное… И тут мне вдруг стала понятна причина моего отвращения. Дело тут было совсем не в модах или покроях, все дело было в портном. Он был явным гомиком. А уж если я чего и не могу терпеть, так это педиков.
— А теперь, молодой человек, не будете ли вы любезны встать?
Он опустился на колени перед Хеллером и принялся обмерять его, снимая мерку для брюк. Казалось, что у него возникли какие-то затруднения, потому что ему пришлось несколько раз перемерять.
— Ох, — сказал он, сально посмеиваясь, — у вас настоящее мужское сложение!
— А в чем дело? — поинтересовался Хеллер. — Что-то не совпадает с вашими стандартами? Что, бедра чересчур узки?
— О нет, молодой человек. Я имел в виду отнюдь не бедра.
И тут снова возникли помехи. Терпение мое лопнуло! Я вскочил из-за стола. Неужто это делается специально для того лишь, чтобы изводить меня? Изводить! Да ведь если я не добуду этого трафарета, то меня изведут окончательно — убьют, проще говоря!
В дверь, ведущую в туннель, постучали. Снова кто-то от Фахта. И действительно — еще одно донесение Рата и Терба было подсунуто под дверь. Я нетерпеливо схватил его.
Это меня окончательно добило. Я пулей вылетел из дома и принялся взволнованно ходить взад и вперед по саду. А тут еще эта (…) канарейка! Заливается трелями и посвистывает себе на дереве. Все сговорились против меня! Я вбежал в помещение, схватил ружье двадцатого калибра и зарядил его. В ветвях я заметил что-то желтенькое и шарахнул сразу из двух стволов. Выстрел прогремел просто оглушительно. В хитроумно подстриженной густой кроне дерева образовалась большая дыра. Потом в гробовой тишине на землю медленно опустилось одно-единственное перышко. Я сразу же почувствовал колоссальное облегчение.
Конечно, тут же во двор с грохотом и визгом тормозов ворвалась машина с охранниками, но я только рассмеялся и отослал их обратно. Да, самочувствие мое явно улучшилось. Теперь я мог спокойно обдумать сложившуюся ситуацию и уселся для этого на скамью. Так что же, собственно, мне определенно известно на сегодняшний день? Ага, мне удалось выяснить хотя бы одну жизненно необходимую вещь. Шлюха эта, оказывается, даже и не заподозрила, что в руках у нее был страховочный трос волтарианского происхождения. Портной же, даже усевшись на сумку с инструментами, которая являлась инвентарем Флота его величества, просто оттолкнул ее в сторону, несмотря на четкую надпись на ней. Люди, проживающие вместе с Хеллером под крышей этого дома или же общающиеся с ним, начисто лишены воображения и наблюдательности! Может быть, положение это резко изменится, когда он поступит в колледж? Но следует признать, что, пока он здесь, в этих «Ласковых пальмах», абсолютно никто абсолютно ничего не заметит. Уж это точно!
Я снова направился в свой кабинет и уселся за письменный стол. Я написал суровый приказ, который следовало срочно переправить в Нью-Йорк. В приказе говорилось:
Когда они прибудут с докладом, я прикажу им составить или заполучить планы всего здания и разведать безопасные пути. Имея такую поддержку, я сумею покончить с этим раз и навсегда. И это нужно успеть сделать до того, как у меня начнут проявляться признаки нервного переутомления. Я позвонил, чтобы прислали посыльного, и отправил с ним приказ по соответствующим каналам. Потом я прихватил с собой кувшин сиры со льдом и снова направился в кабинет. Помехи уже прекратились. Хеллер спускался в лифте.
Хеллер был одет в тот самый «бросовый» костюм. Я обнаружил боковым зрением в отражениях зеркал лифта. Это был светло-синий летний костюм и в отличие от всей остальной его одежды подходил ему по размерам, впечатление портили только битком набитые карманы. На нем была также голубая рубашка, воротник которой свободно лежал поверх отворотов пиджака, придавая ему столь модный, как я понял, небрежный вид. Но все это, вместе взятое, делало его внешний облик еще моложе. И все-таки, что бы там ни говорил портной, как всегда, все портила бейсбольная красная шапочка, которую Хеллер к тому же сдвигал на затылок. Когда он проходил по холлу, я по звуку определил, что он с той же маниакальной упорностью по-прежнему носит бейсбольные шиповки. Он мог быть удивительно чистоплотным и аккуратным, не отрицаю, кое-кому он мог показаться и весьма привлекательным, но что касается шпионажа, то он не имел в этой области даже самых элементарных познаний. Он так и не научился соответствовать своей роли. Бейсбольную шапочку еще как-то можно было объяснить — он считал, что в данный момент находится на работе. А что касается шиповок, то он объяснял это тем, что так и не нашел более удобной обуви. Нет, решительно он выглядел как полный идиот! Но я не мог проявлять по отношению к нему ни сочувствия, ни терпимости. Он был обречен. Он прошел к помещению с сейфами и остановился напротив того, что был выделен ему лично. На сей раз я заметил комбинацию, набираемую на замке. Потом он стал перекладывать свои деньги прямо в сейфе.
И тут я уловил посторонние голоса. Они могли быть расслышаны только благодаря тишине, царившей в этой части здания. Я сразу же прибавил звук. Кто-то явно разговаривал по телефону через селектор. Таким образом я имел возможность слышать обе стороны. Разговор велся на итальянском языке.
— …Вовсе не оправдывает того, что он так долго спит! — Это, несомненно, был голос Малышки Корлеоне!
— Но, Малышка, — сказал Вантаджио, — это не имеет никакого отношения к девочкам. Эти две шишки из ООН истратили на нас половину всех валютных запасов своих стран и того, что им выделила ООН, и нам просто повезло, что он не позволил им здесь поубивать друг друга.
— Вантаджио, ты что, продолжаешь делать вид, что не замечаешь, как я благодарна ему за это?
— О нет, миа капа!
— Вантаджио, неужто ты пытаешься встать на пути к образованию и карьере этого мальчика?
Хеллер в это время отсчитывал свои деньги, медленно перебирая бумажки. Казалось, он заподозрил, что некоторые из бумажек поддельные. Что же касается Вантаджио, то он от возмущения просто потерял, должно быть, дар речи. Наконец пауза кончилась.
— О, миа капа, как вы можете говорить такие ужасные вещи!
— Ты прекрасно знаешь, что образование — важная вещь. Ты что, просто ревнуешь и хочешь, чтобы он превратился в одного из этих подонков?
— О нет, — плачущим голосом возразил Вантаджио.
— В таком случае объясни мне свое поведение. Я буду очень внимательно слушать. Я даже орать не стану на тебя. Я проявлю предельное терпение. Ответь мне для начала на один-единственный вопрос: два дня назад, Вантаджио, я видела в воскресной газете объявление, что со вчерашнего дня Нью-Йоркский университет начинает прием документов. Так вот, Вантаджио, когда я задаю тебе — заметь, без крика, без
