деканате.
Так что в конце концов не я, а они объявят вам, что вы не способны завершить учебный курс и получить столь долгожданный диплом в грядущем мае. А если они обратятся за разъяснениями ко мне, то я скажу, что вы сами добивались столь насыщенной программы с настойчивостью, достойной лучшего применения, не так ли, светоч просвещения? Мисс Симмонс снова откинулась на спинку стула и уставилась на Хеллера, постукивая карандашом по зубам. Просидев так какое-то время, она прервала затянувшееся молчание:
— О, я совсем не виню вас в том, что вы от радости онемели. Видите ли, величайший из мастеров махинаций и магистр налаживания влиятельных связей, я терпеть не могу, когда на меня оказывают давление сверху. А кроме того, я, с вашего позволения, являюсьчленом общества, занимающегося организацией маршей протеста против ядерной угрозы, а вернее, секретарем его. И хотя организация эта уже порядком состарилась, хотя ее всячески подавляют и нью-йоркская полиция только и ждет удобного момента, чтобы снова приняться проламывать нам головы, одна только мысль о том, что подобный вам невежда получит документы, дающие ему право вершить судьбы мира, способна без всякого ядерного излучения заразить кровь, текущую в моих жилах, лейкемией. Надеюсь, мы с вами отлично понимаем друг друга, не так ли, Уистер?
— Видите ли, мисс Симмонс…
— Да, чуть было не забыла. На тот случай, если вам вдруг покажется, что у вас остается после занятий слишком много свободного времени, которое так щедро оставляет вам это расписание, я по своей инициативе добавила вам еще один предмет. Кстати, по нему вам тоже придется сдать экзамен. Предмет этот называется «Природоведение» и числится в расписании под номером сто один и сто четыре. Каждое воскресенье мы будем выбираться на целый день на природу, будем восхищаться пением птиц, любоваться природными ландшафтами, а заодно и постепенно проникаться сознанием того, какое это преступление — заниматься созданием бомб, предназначенных для уничтожения этого прекрасного мира. Этот курс веду лично я, так что можете быть уверены, что я самым тщательным образом смогу проследить за вашими неестественными наклонностями. А теперь вы можете поблагодарить меня за все, Уистер.
— В самом деле, мисс…
— Ну, и раз уж они так заинтересованы в ваших деньгах, то эти дополнительные предметы принесут им тысячу пятьсот тридцать три доллара, которые вам придется уплатить в кассу вдобавок к уже внесенным деньгам. Искренне надеюсь, что такой суммы у вас нет. Обращайтесь, короче говоря, в кассу. А теперь до свидания, Уистер. Следующий!
Хеллер собрал бумаги, которые она, как оказалось, заготовила заранее. Он взял также и квитанцию для уплаты. Потом направился в кассу и оплатил все счета. Ага! Мисс Симмонс приходилась мне по сердцу все больше и больше. До чего же блестящий характер у этого человека! Я даже некоторое время раздумывал, а не послать ли ей коробку конфет с запиской «От вашего незнакомого поклонника», но тут же подумал, что латунный кастет больше подошел бы к ее типу. Или, может быть, кинжал, изготовленный на Волтаре для «службы ножа», отлично смотрелся бы на ее письменном столе. Но так ли уж он ей нужен?
Перед самым полуднем Хеллер направился ко входу в библиотеку. Это было весьма солидное здание, очень похожее по стилю на постройки древних римлян — десять огромных колонн по фасаду с огромным портиком над ними создавали впечатление чего-то величественного. А перед колоннами во всю ширину здания простиралась весьма торжественная лестница с пологими ступенями. Хеллер прошел мимо фонтана и статуи с надписью «альма матер» на постаменте. Небрежно взбежав по ступеням, он где-то на середине лестницы уселся на парапет.
Да, у него были все основания чувствовать себя разбитым. Я непрестанно посмеивался последние два часа, следя за его блужданиями по студенческому городку. Он направлялся то в одну, то в другую сторону, постукивая по плиткам своими шиповками. Это он устанавливал местонахождение классных аудиторий и бесчисленного множества залов, лабораторий, тренировочных площадок, которые ему в скором времени придется посещать. Время от времени он сверялся с компьютерной распечаткой и в конце концов обнаружил, что расписание у него действительно составлено таким образом, что ему то предписывалось одновременно присутствовать в двух различных аудиториях в одно и то же время, то вдруг выпадали свободные часы, когда он вообще нигде не должен был находиться, а в одном случае он должен был одновременно сидеть на лекциях сразу в трех залах. Я был в полном восторге. Даже сам великий Хеллер не в состоянии справиться с таким расписанием. И таким образом у него были расписаны все семь дней недели. И когда он вот так сидел под горячим полуденным солнцем, ему, должно быть, стало окончательно ясно, что здесь, на Земле, у него нет ни малейшей возможности получить диплом и приступить к выполнению своих дурацких планов, а значит, и осуществить возложенную на него миссию. И тут даже не потребуется никакого моего противодействия. Следовательно, у него не будет никакого шанса погубить меня.
Студенты, которых было здесь не так-то много, пробегали мимо него по лестнице. Это были молодые люди и девушки, чаще всего не очень хорошо одетые. Хеллер, пожалуй, выглядел моложе многих из них, несмотря на то что по возрасту был старше любого на несколько лет, а по опыту — честно говоря — на многие десятки лет. Как, должно быть, глупо он чувствовал себя здесь — офицер Флота его величества, оказавшийся вдруг на равных с этими наивными созданиями. Какая насмешка над ним да и над ними тоже. Я даже попытался вообразить, что бы они подумали, если бы узнали, что вот так, на виду у всех, сидит военный инженер с Волтара, уроженец области Аталанта на планете Манко, отстоящей от их Солнечной системы на добрую дюжину световых лет; награжденный звездами, каждая из которых выдается за добровольное и удачное выполнение пятидесяти срочных и опасных боевых заданий; способный разнести всю их планету на мельчайшие осколки или, наоборот, обладающий властью предотвратить вторжение, которое непременно закончится смертью их всех. Какая ирония судьбы. До чего же все они глупы! Мимо проходил парень с двумя девушками. Одна из них обратила внимание на Хеллера.
— О! — воскликнула она. — Ты что, из нашей бейсбольной команды?
— А я и не знал, что они уже сформированы, — заметил парень. — А почему ты в шиповках?
Хеллер окинул заинтересованным взглядом одну из девушек.
— Без шиповок не добежать до первой базы вовремя, — ответил он.
Они дружно расхохотались в ответ. А я так и не мог понять, что тут смешного. В любом случае (…) этот Хеллер. Вечно он говорит загадками. А кроме того, он просто не имеет права завоевывать себе популярность среди молодежи. Он — существо внеземного происхождения, чужак среди них. Но девушки были просто прехорошенькие.
— Маггинс, — представился юноша. — А это Кристин и Корал из колледжа Барнарда, это тоже часть Нью-Йоркского университета, но там у них одни женщины, бабье царство!
— Меня Джетом зовут, — сказал Хеллер.
— Заходи как-нибудь к нам, потреплемся, — пригласила Кристина.
Они снова рассмеялись, помахали руками на прощание и побежали вниз по ступенькам.
И тут появился Эпштейн. Он тащил с собой какой-то огромный рулон непонятно чего. Рулон был не меньше фута в диаметре, а сам свиток, если развернуть, наверняка был никак не меньше двенадцати футов в длину. Эпштейн остановился на пару ступенек ниже Хеллера. На нем был довольно потрепанный серый костюм, потрепанная серая шляпа, а в руках, помимо рулона, — исцарапанный и побитый дешевый атташе- кейс. Он плюхнулся на ступени, пытаясь отдышаться.
— Ну и как идут дела у мистера Эпштейна? — бодро обратился к нему Хеллер.
— Ой, только, пожалуйста, не называйте меня так, — оказал Эпштейн. — Я всегда в таких случаях чувствую себя неловко. Очень прошу вас, называйте меня просто Изей. Так меня обычно зовут.
— Хорошо. Но при условии, что вы будете звать меня Джетом.
— А вот это нет. Капитал ваш, а значит, вы старше. Поэтому мне полагается называть вас мистером Уистером.
— Вы, по-видимому, забыли, что с некоторых пор отвечаете за меня, — сказал Хеллер. — А это включает и заботу о моем моральном облике и самочувствии. — И он твердо заявил. — Впредь называйте меня Джет.
Такой оборот дела явно обескуражил Эпштейна.
— Хорошо, мистер Джет, — согласился он наконец.
