– Через полчаса будут, – сухо ответил король. – Если с ним случилось несчастье, преступников ждет кара.

С этими словами он повернулся спиной к Филиппу Мантуанскому, который в недоумении потирал лоб, пытаясь понять, что означала эта фраза.

Филипп V просил старого андалузского сеньора присутствовать вечером в Алькасаре, и сейчас тот скромно стоял в амбразуре окна. Именно к нему случайно направился Гонзага, которому хотелось немного подумать; однако же, заметив незнакомца, он решил задать ему вопрос:

– Вы слышали, сударь, разговоры о некоем турке, который появился здесь несколько дней тому назад и который искусно вырезывает силуэты?

– Я не только слышал о нем, но и видел его вчера вечером.

– Вчера вечером? – воскликнул Гонзага. – И в котором же часу, позвольте узнать?

– Около полуночи.

– А в каком месте?

– На берегу Мансанареса, со стороны Морейра.

– Бог мой!.. Вот ценные сведения для его величества… Не будете ли вы любезны, сударь, пойти к нему вместе со мной?

Старик поклонился и последовал за принцем, который привел его прямо к королю.

– Сир, – начал принц, – сеньор видел Сулхама вчера вечером приблизительно в полночь. Он может сказать вашему величеству, при каких это было обстоятельствах.

Филипп V посмотрел принцу в глаза, но последний не понял смысла этого взгляда.

– Говорите, сударь! – сказал король.

– Я бродил по берегу реки, – начал незнакомец, – в старых кварталах Мадрида и заблудился там. Внезапно до меня донесся шум голосов. Я тотчас же бросился на одну из соседних улиц и увидел человека, одетого в восточное платье и вооруженного пикой. Мне о нем рассказывали утром того же дня, поэтому я сразу понял, кто это. Те, кто шел за ним, были обыкновенные любопытствующие зеваки, – по крайней мере, я так подумал, потому что кого там только не было: какие-то молодые дворяне, монахи, нищие… Я старался не обращать на себя внимания и понять, о чем они говорят: речь шла о пиратах, о Сан-Исидоро и об инквизиции; впрочем, смысл сказанного до меня дошел не полностью. Скоро я покинул свое укрытие и увидел, что вся публика разбежалась, а турок ловко орудовал пикой и саблей, обороняясь против шестерых человек. Я бросился, было, на помощь тому, кто выступил один против шестерых, но понял, что мое вмешательство уже бесполезно: кажется, они убили Сулхама, хотя он тоже успел ранить кое-кого из них. Я услышал одно имя…

Король и его собеседники находились в окружении гостей, и леденящая тишина сковала весь зал. Лишь не по-старчески твердый голос звучал среди этого безмолвия.

– Какое? – спросил король.

– Носе!

Филипп Мантуанский побледнел.

– Это невозможно, сударь! – воскликнул он. – Носе – один из моих людей, и я отвечаю за то, что он не только ни на кого не нападал, но, наоборот, вынужден был сам вчера защищаться от любителей чужих кошельков.

Старик энергично встряхнул головой.

– Тот, кого я упомянул, был ранен в плечо. Я говорю о том, что видел, и о том, что слышал.

И добавил:

– Небо заволокло тучами. Турка я больше не видел. Когда убийцы ушли, я принялся искать его повсюду, заглядывал даже на соседние улицы, куда Сулхам мог бы уползти, если бы был только ранен… Все понапрасну. Я, конечно, не утверждаю, что турок погиб, но заверяю вас, что он сражался один против шестерых, и отчетливо слышал имя Носе.

На сей раз Гонзага пошатнулся.

– Присядьте, сударь! – с иронией в голосе сказал король. – Сейчас мы узнаем, нет ли у вас на содержании наемных убийц.

Впервые в истории мадридского двора правосудие было поставлено выше увеселения, и бал неожиданно превратился в открытый суд с королем вместо судьи.

Придворные были несказанно удивлены, так как Филипп V никогда не отличался склонностью к быстрым решениям. Вся суть заключалась в письме регента Франции; но с этим последним познакомился только король, а все остальные терялись в догадках.

Несомненно, монарх успел привязаться к Сулхаму. Этот турок несколько дней развлекал весь двор и чуть ли не половину города; он заслуживал, по крайней мере, признательности за свой талант, привлекающий к нему общее внимание. Но прервать из-за него праздник, которого все так долго ждали, заставить умолкнуть скрипки, чтобы вести разговоры об убийстве; остановить очаровательные ножки, готовые порхать в танце, для того чтобы слушать тяжелую поступь стражников – нет господа, согласитесь, это странно.

Король не желал ждать: расправа должна была свершиться немедленно. Момент казался монарху весьма подходящим, тем более что многие из присутствующих давно и страстно мечтали о низвержении надменного Гонзага.