— За «Блэкфин»! — провозгласил Йоси, и они выпили.

— Ну, как твои новички?

— Осваиваются понемногу. Есть очень способные парни. Но «Зеро» после того, как на него поставили новый мотор, стал очень коварной машиной — ничего не прощает. — Он вздохнул. — Вчера один разбился. Не сумел выйти из «мертвой петли». Сегодня обещали привезти новые двигатели и для бомбардировщиков, поэтому я здесь.

— Для бомбардировщиков?

— Да. Осчастливим Миуру и Эндо. — Он двинул стаканом взад-вперед и сказал, не поднимая глаз: — Знаешь, наверно, ты был прав тогда… После смерти Кимио… Когда я просил адмирала разрешить мне харакири.

— Иными словами, ты даешь мне понять, что я вел себя глупо?

— Нет, не глупо. Это был вопрос чести. — Он пристукнул дном стакана о стол, отчего виски чуть не вылилось через край. — Не глупо, но поспешно, под влиянием минуты, когда ты был, что называется, не в себе.

— А ты?

— И со мной тогда было то же самое, — летчик выпил и взглянул Бренту прямо в глаза: — Мы с тобой нужны «Йонаге». Сейчас и впрямь не время для харакири.

— И потому Фудзита не дал разрешения ни тебе, ни мне?

— Нет, не потому. Он хочет, чтобы подобные решения принимались не сгоряча и не в боевой обстановке. Дает нам время успокоиться.

— Едва ли это время наступит, Йоси-сан, — Брент устремил взгляд поверх головы друга, и мысли его были где-то далеко. — А вот ответь, как, по-твоему, мы — все мы вместе — можем воздействовать на ход истории, на то, что творится на этой планете?

— Ну и вопросы вас волнуют, молодой человек, — фыркнул Мацухара.

— Нет, ты скажи! Скажи! — нетерпеливо допытывался Брент.

Лицо летчика стало серьезным.

— Ты хочешь знать, кто вертит колесо истории — слепая случайность или человек? — Он отпил виски и прежде, чем ответить, подержал его во рту, наслаждаясь вкусом. — Человек бессилен и беспомощен, не он творит историю, а она — его. События не зависят от нашей воли, мы ими не управляем. Мы плывем, подхваченные ими, как бурным течением.

— Чувствуется, подполковник, хорошее знакомство с творчеством Льва Николаевича Толстого.

Мацухара рассмеялся:

— Если граф согласен со мной, тем лучше для графа.

— Но ведь человек принимает решения, от которых зависят судьбы других людей. Полководец посылает своих солдат в бой…

— Да, конечно. Но и он — щепка, которую несет поток. Кафка при всем своем безумии видел мир правильно — он понимал, что это враждебная человеку, непокорная ему среда, где все мы под властью могущественных и бесконечно далеких от нас властителей, зараженных общим сумасшествием. Но и им не под силу вертеть колесо истории.

— Но тогда к чему все то, что мы делаем?! — воскликнул Брент, захваченный этой мыслью. — Мы уничтожаем людей и предметы, как пьяные игроки, сбрасывающие со стола кости! Пустим на дно еще один авианосец, возьмем вот ту высоту, ворвемся в следующую траншею — и так без конца! Мы ничего не достигнем!

— Не согласен. Мы остановили Каддафи.

— Но колесо сделает еще оборот, и война продолжится. За этим боем будет другой, а мы так и будем идти, не зная, куда и во имя чего мы идем. Наши победы создают иллюзию движения, а на самом деле ничего не меняется, и мы только глубже увязаем в этой трясине. — Он отхлебнул виски. — Не Каддафи, так Гитлер, а не он, как Аттила, Чингисхан, Иди Амин или какой-нибудь аятолла.

— Пойми, Брент, то, что не мы вертим ручки этого штурвала, не означает, будто на свете нет понятия «добро» и «зло». И каждое поколение определяет их для себя само. Я не думаю, что мы заняты зряшной суетой, нет! Мы воюем не напрасно. Конечно, я бы предпочел посвятить себя строительству нового мира, внести свой крошечный вклад в создание царства мудрости и красоты. Но так уж устроен человек, что он сражается с тех пор, как появился на земле. Вот и мы деремся. Что же нам еще остается?

Брент минуту раздумывал над этим стройным силлогизмом, который казался убедительным, — но — лишь на первый взгляд.

— Ты меня потряс, Йоси.

— Чем это, интересно?

— Умом. Даром убеждения. Начитанностью. Боже, ты читал все на свете!

— Спасибо на добром слове, Брент-сан. Не забудь, однако, что я вырос в Америке, а потом у меня было сорок два года для пополнения образования. Льды, знаешь ли, очень располагают к чтению.

Оба рассмеялись, но Брент вдруг помрачнел:

— Ты не станешь искать смерти, Йоси? Там, — он показал вверх.

— Нет, — покачал головой летчик. — Я буду делать все, что могу и умею, но добровольно с жизнью не расстанусь. — Он звякнул кубиками льда в стакане. — А ты?

— То же самое. Баш на баш. Моя жизнь против твоей.

— Ну, а что… эта женщина? — спросил летчик, застенчиво отводя глаза.

— А что — женщина?

— Она очень хороша.

— Ни одна женщина еще не вызывала у меня такого желания.

— Ты ее любишь?

— Не знаю, — честно ответил Брент. — Мы так мало знакомы…

— На войне время сжимается. Ты будешь в Нью-Йорке… Вы увидитесь с ней?

— Может быть.

Мацухара издал глубокий вздох:

— Каждому из нас нужна своя женщина.

Брент знал, что его друг думает сейчас о Кимио и о том, какая пустота образовалась после ее гибели. Он молчал, понимая, что словами ничего нельзя выразить, а потом кивнул и стиснул челюсти.

Они поднялись как по команде и крепко пожали друг другу руки.

С посадками для дозаправки на острове Мидуэй и в Лос-Анджелесе чартерный рейс «Дугласа DC—6», продолжался двадцать пять томительно-унылых часов. В салоне самолета, где в задней части были установлены дополнительные емкости для горючего, разместились адмирал Аллен, полковник Бернштейн, Брент и еще тридцать один моряк с «Йонаги» — новый экипаж подводной лодки. Двенадцать мест оставались свободными. Брент, которому никак не удавалось удобно устроиться в сотрясающемся от вибрации старом самолете, не знал, куда девать свои длинные ноги, маялся и ерзал в кресле.

— Ей-Богу, за хвостовой турелью и то удобней, — в сердцах сказал он адмиралу, когда «Дуглас» футов на пятьсот провалился в воздушную яму.

Тот улыбнулся:

— У вас с президентом Трумэном схожие вкусы: он тоже выбрал бомбардировщик своим личным самолетом. Назывался «Индепенденс»: я однажды летал на нем.

— Теперь понятно, отчего у Гарри был такой несносный характер, — сказал Брент.

Аллен рассмеялся.

Покуда четыре громоздких двигателя «Пратт — Уитни» несли содрогающийся от вибрации самолет через океан, Брент мог без помехи поразмышлять. Никто не считает его виноватым в гибели старшины Куросу — никто, кроме него самого… Хотя он бросился к нему на выручку, попытался спасти его, сделал что