Несмотря на то, что бензин был строго лимитирован и машин должно было стать меньше, улицы все равно были запружены бесчисленными автомобилями, за рулем которых сидели, казалось, сплошные лунатики, не замечающие ничего вокруг. Особенно отличались таксисты.
— Да ничего, — ответил Брент, не без усилия двигая челюстью. — Язык болит — прикусил. И скула немного. — Он чуть подался вперед, насколько позволял ремень безопасности. — И по ребрам тоже досталось. Здоров, м-мать… — Он вовремя задержал готовое сорваться ругательство. — Простите, Дэйл, я хотел сказать — здоровый малый. — Она засмеялась, радуясь, что он вышел из своего помрачения. — Я вам не задел тогда? Это у нас фамильная черта — себя не помним, ничего вокруг не видим, словно пелена какая-то перед глазами. Отец был такой же, даже еще похлеще: его за это прозвали «Порох». — В глазах у него вдруг появилась почти детская просьба понимания и одобрения, и Дэйл поняла, как он еще, в сущности, молод.
— Вам не в чем себя винить, Брент, у вас не было выбора.
Просияв, он кивнул и сказал, глядя на нее с восхищением:
— Но и вы тоже лихо сковырнули этого, с ножом! Я еще такого не видал. Здорово! Раз — и нету! Вас что — в ЦРУ научили каратэ?
— Нет, просто я долго прожила в нижнем Манхэттене. — Она послала ему самую ласковую, самую призывную из всего арсенала своих улыбок. — И усвоила закон джунглей: выживает сильнейший.
Брент рассмеялся, но сейчас же нахмурился:
— Они вам этого не забудут.
— Вы про это отребье?
— Да. Имейте в виду, Дэйл: это была не просто хулиганская выходка, а организованная, подготовленная, поставленная акция. Это «Японская Красная Армия».
— Вы уверены?
— Да. Так что скажите спасибо адмиралу, запретившему пускать вас на корабль. Держитесь от «Йонаги» подальше и почаще оглядывайтесь, куда бы ни шли. У них долгая память и длинные руки.
— Я через три дня улетаю.
— Куда?
— В Нью-Йорк. Новое назначение.
— Вот и хорошо. Я очень рад.
Но Дэйл вовсе не считала, что это хорошо, и предпочла бы, чтобы и Брент не радовался ее отъезду, чтобы он умолял ее остаться, чтобы мечтал увидеться с ней и чтобы между ними не было стольких лет разницы. Однако его лицо было неподвижно и непроницаемо, как у каменного Будды.
— Приехали, — сказал Куросу, притирая «Хонду» к бордюру у самого входа в сияющий огнями отель.
— «Стоянка запрещена», — Дэйл показала на знак.
— Кому запрещена, а кому и нет, — старшина вылез из машины и перекинул через плечо ремень винтовки.
Накаяма выбрался следом и стал у переднего крыла, зорко оглядываясь по сторонам. Куросу занял пост у дверей.
— Он что, и наверх с нами пойдет?
— Да. До самых дверей вашего номера.
— Приказ?
— Приказ.
— А отменить его вы не можете?
— Да кто же это может отменить приказ адмирала Фудзиты? — рассмеялся Брент.
Он задрал голову, разглядывая тридцатиэтажное здание отеля: он открылся еще в 1900 году, но теперь был перестроен и стал одним из самых современных в Токио — с плавательным бассейном на девятнадцатом этаже, многочисленными ресторанами и целой галереей магазинов.
— Недурно, — присвистнул он.
— ЦРУ постоянно снимает здесь несколько номеров, — пояснила Дэйл, через огромный холл увлекая лейтенанта и старшину к лифтам — подальше от десятков любопытных глаз, сейчас же уставившихся на необычное трио.
Рядовой Кензо Накаяма, уже успевший ввязаться в перепалку со швейцаром, остался у машины.
Апартаменты Дэйл Макинтайр, находившиеся на тридцатом этаже, произвели на Брента сильное впечатление — мягкие ковры, в которых нога утопала по щиколотку, огромный диван, шелковые и бархатные шторы и окна от пола до потолка, из которых открывалась панорама Большого Токио. Куросу с винтовкой наперевес вошел первым и тщательно обследовал кухню, гостиную, спальню, не оставив своим вниманием даже большой встроенный в стену шкаф и ванную комнату. Под смешки Дэйл и Брента он зашел и в уборную и спустил воду в унитазе, чтобы убедиться, что в сливном бачке не заложена бомба. Потом вышел в коридор, взял винтовку «к ноге» и застыл, провожая внимательным взглядом всех, кто проходил мимо.
Брент присел на диван, куда, сняв и повесив на стул свой жакет, рядом с ним опустилась и Дэйл. Атласная блузка туго облегала ее высокие округлые груди. Она стала осторожно обрабатывать его избитое лицо смоченной в горячей мыльной воде салфеткой.
— Хотите чего-нибудь выпить? — она стерла ему с подбородка последние сгустки запекшейся крови и подсела еще ближе, прижавшись грудью к его бицепсу.
— Скотч тут имеется?
— «Хейг энд Хейг», пятнадцатилетней выдержки.
— Вам бы за стойкой стоять, Дэйл. Пожалуйста, двойной, чистый, с одним кубиком льда.
— Ломтик лимона не желаете, сэр?
— Лимон — в виски?
— Почему бы и нет? Делает вкус более пикантным.
— В Японии лимоны очень дороги.
— Я знаю, — рассмеялась она, — в этом-то и есть вся пикантность.
— Ну что же, давайте. Забуду на один вечер о благоразумии.
Дэйл поднялась и направилась на кухню. Как ни был Брент измочален, как ни ныли у него после драки все» кости, он невольно залюбовался ее широким шагом и плавным повиливанием упругих ягодиц. У него захватило дух. В том, как качались ее бедра, ему почудилась совершенная, какая-то моцартовская гармония: они двигались в строгом соответствии с законами контрапункта. «Произведение искусства», — пробормотал он про себя, чувствуя, как учащенно забилось сердце и покалывающее иголочками тепло поползло вниз. Когда дверь закрылась, лишая его волшебного зрелища, он почти простонал.
Потом, ожидая ее возвращения, он встал и взглянул из окна на залитый огнями город. На юго-западе тянулась Гинза — токийская Пятая авеню — с ее большими универмагами и маленькими магазинчиками. На западе — императорский дворец, окруженный обширным садом, где били подсвеченные струи фонтанов. На юге — тесные однообразные улицы квартала Азубу, на севере и востоке возвышался в наглом свечении неоновой рекламы лес небоскребов Синдзюку, и фоном для всего этого служила гавань, где дрожали, мигали, вспыхивали и переливались мириады огней — светосигнальных фонарей и групповых рефлекторов — и лили ровный яркий свет янтарные ряды вакуумных противотуманных прожекторов. За спиной Брента послышались шаги, и он обернулся.
Дэйл протянула ему стакан. Брент испустил блаженный вздох, когда мягкие подушки дивана вновь приняли его в свои объятия, и сделал большой глоток. Дэйл только пригубила свое виски с содовой.
— Действительно, с лимоном — совсем другой вкус, — он взболтал янтарную жидкость вокруг одинокого ледяного кубика.
— Вернемся к делу, — сказала Дэйл. — Как насчет программы? Сможете забрать ее завтра вечером? А заодно бы мы пообедали здесь: совместили бы приятное с полезным.
— Богатейшая программа получения программы.
Она звонко, мелодично рассмеялась и снова чуть отхлебнула из своего стакана.
— Ну, раз вы уже шутите, значит, совсем отошли.
