осмотрю.
Насколько Бренту было известно, Йосиро Такии не приходил в сознание. Его обугленное тело с глубоко и прерывисто дышавшей грудью жило и осуществляло все свои процессы лишь благодаря неусыпным заботам санитаров, менявших емкости капельниц, подносивших и уносивших судна.
— Какие у него шансы? — негромко спросил Брент.
— Учитывая возраст, глубину и площадь ожогов — десять из ста.
— Господи Боже! Ни ушей, ни носа, ни глаз!.. — он осекся, почувствовав острую боль в груди. Такеда по знаку Хорикоси сменил шприц, и Брент сморщился, когда игла больно клюнула его в руку. — Это вы для того, чтобы заткнуть мне рот, я знаю.
— Когда и чем тебя колоть, лейтенант, решаю я, — отрезал Хорикоси. — Такеда, продолжать эндотрахеальные интубации и следить за мочеиспусканием, — ледяным профессиональным тоном распорядился он.
— Трахеотомия?
— В том случае, если он будет задерживать воду и разовьется тяжелый отек.
— Ясно.
— Солевые компрессы, Такеда. И не забывай регулярно измерять ему давление.
Санитар понимающе кивнул.
— И десятипроцентный сульфамилон?
Хорикоси на миг задумался.
— Сульфамилон способствует рассасыванию струпов, но как бы он нам не преподнес нарушения кислотно-щелочного баланса, а проще говоря — ацидоза… Нет! Переходи на пятипроцентный — три раза в день.
Брент, оглушенный потоком непонятных слов, слушал, как Хорикоси делает одни назначения, отменяет другие, и в нем закипала глухая ярость. Зачем спасать Такии? Зачем они борются за то, чтобы продлить это существование? Он уже, можно сказать кремирован. Если даже чудом он выживет, то что это будет за жизнь — без ушей, без носа, без глаз, с постоянными мучительными болями в наполовину уничтоженном огнем теле?! Такое не привидится даже самому изощренному мастеру голливудских спецэффектов. Голос Хорикоси продолжал рокотать на одной ноте, точно басовая виолончельная струна, и под действием демерола Брент стал мягко погружаться в забытье.
А ночью он впервые услышал какие-то странные звуки, похожие на вой ветра в лесной глуши: казалось, он шуршит листьями, шумит в ветвях, гнет их и сталкивает друг с другом, ломая и сбрасывая наземь. Из этого шелеста постепенно выделялись членораздельные звуки, а они складывались в его имя: «Брент-сан… Брент-сан…» Потом все смолкло.
Лейтенант повернул голову к соседней койке. Такии был мертвенно неподвижен. Да может ли он говорить? Ведь Брент во время перевязки видел его лицо — то, что от него осталось: губ не было вообще, свороченная к самому уху челюсть зияла двумя рядами почерневших, как нечищенное серебро, зубов.
Брент еще целый час, пока санитар не сделал ему спасительный укол, не мог заснуть.
На следующий день боли совсем стихли, сменившись зудом. Брент отказался принимать болеутоляющее, и туман у него в голове наконец-то рассеялся. Кроме того, ему сняли капельницу, и он впервые за все эти дни получил относительную свободу движений — в пределах своей койки, разумеется.
В палату вошел Йоси Мацухара, и Брент брюзгливым тоном больного сказал:
— Не слишком-то вы торопились, подполковник, навестить товарища. Куда ты запропал, Йоси?
— Служба, служба, Брент, дел по горло. Не все могут позволить себе роскошь валяться в лазарете и бездельничать.
— Что же, за двое суток не мог выкроить для меня минутки?
— Прошло не двое суток, — летчик присел у его кровати, — а почти целая неделя. И я бывал у тебя ежедневно — ты спал.
— Не может быть! — ошеломленно воскликнул Брент. — А давно мы в порту? — Как и всякий опытный моряк, он на слух по шуму машин, по отсутствию толчков мог определить, что «Йонага» находится не в открытом море.
— Вчера вошли в Йокосуку и стали в доке В—2.
Брент почувствовал какое-то саднящее чувство беспокойства:
— Ты говорил, что мы всадили две «дуры» в арабский авианосец? Говорил или мне это приснилось? Меня так накачали морфином, что в голове все перепуталось… — добавил он смущенно. — Вроде говорил, да? Вчера? Или я брежу и грежу?
Йоси улыбнулся, участливо заглянул ему в глаза:
— Нет, старина, ты не бредишь и не грезишь. Я говорил, только не вчера, а шесть дней назад. В то утро, когда тебя ранило, мы обнаружили их в двухстах милях к востоку и действительно повредили двумя торпедами авианосец класса «Маджестик». Арабы убрались в Макассарский пролив, наверно, будут чинить его где-нибудь в Сурабае.
— Хорикоси отказался беседовать со мной на эту тему, — Брент показал туда, где в конце палаты, за стеклянной перегородкой находился кабинет начальника МСЧ.
— Да, он не без придури. Ненавидит войну.
— Ненавидит войну и служит на боевом корабле, на действующем флоте… Перевелся бы куда- нибудь.
— Некуда ему переводиться, Брент, — покачал головой Мацухара. — О семье своей он знает только то, что она погибла. Он один как перст. Да и адмирал никогда в жизни его не отпустит — он, что называется, — светило. Светило-самоучка.
— Полоумное светило.
Летчик усмехнулся:
— Мы все не вполне нормальные, Брент. Если на минутку задуматься, чем мы занимаемся, чем добываем себе на пропитание.
Брент, позабавленный этой странной логикой, хмыкнул, но мысли его тут же вернулись к прежней теме:
— По международному морскому праву арабы могут находиться в порту нейтрального государства не свыше семидесяти двух часов.
— Какое там международное право?! Какой нейтралитет? — саркастически расхохотался Мацухара. — Есть только право сильного и сила нефти.
— Так ты думаешь, «Маджестик» станет на ремонт на какой-нибудь индонезийской верфи?
— Индонезия — член ОПЕК, Индонезия поддерживает Каддафи, Индонезия хочет жить. Стало быть, примет арабский авианосец.
— Но ведь это дело нескольких месяцев. Мы подберемся поближе и пустим его на дно прямо в гавани.
Йоси покачал головой:
— Нет. У арабов есть базы на Борнео и в Халамахаре. Никогда адмирал без крайней необходимости не сунется в точку, куда дотягивается авиация наземного базирования. Он дождется, когда «Маджестик» выйдет в открытое море, на оперативный простор. И вот тогда…
Мысль Брента работала с прежней отчетливостью, и недоуменные вопросы наперебой требовали ответов:
— Марианские острова. Розенкранц. Арабские десантные суда…
— Над западным побережьем Сайпана в бухте Танапага я засек транспорт.
Брент недоуменно вскинул бровь:
— Мы же проходили над Мажиссьен-Бэй и ничего не видели.
— И скорее всего транспорт этот высадит «коммандос», — продолжал Мацухара.
— Пятый специальный саперный батальон или парашютную бригаду?
— Теперь я вижу, Брент, что с головой у тебя все в порядке. Да. Седьмую парашютно-десантную бригаду и усиленный батальон. В сущности, почти полк.
