— Не было. Но с какой целью эти люди должны были послать нам ключ?

— Возможно, они хотели, чтобы мы выяснили что-то для них. Чтобы мы решили за них загадку.

— Но я умоляю тебя! Твоя фантазия переходит все границы, Квентин. Почему сектантам потребовалось, чтобы мы работали на них? В этом нет никакого смысла.

— Эта борьба в переулке, на первый взгляд, тоже не имеет никакого смысла, дядя, и все же она состоялась.

— Да, это тоже правда, — подтвердил сэр Вальтер. — Все выглядит так, что у братьев рун есть враги, вероятно, мстящая группировка. Улицы некоторых городских кварталов полны банд, которые скрещивают друг с другом ножи, несмотря на все усилия наших ведомств, обеспечивающих порядок и закон. То, что они зашли так далеко, необычно. Мы сообщим об этом.

— Зачем? Я могу поспорить, что ведомства ничего не обнаружат в переулке. Получается, что мы не единственные, кто хочет разгадать загадку руны меча, дядя. Интуиция подсказывает мне, что здесь пришло в движение что-то, истинное значение чего мы лишь постепенно начинаем осознавать.

— Тебя можно принять за старого профессора, — заметил Вальтер Скотт. — Мне не следовало тебя брать с собой.

— Возможно, я ошибаюсь, дядя, — беззвучно сказал Квентин. — Но, возможно, профессор тоже прав, и здесь скрывается гораздо большая загадка, чем мы предполагаем. Возможно, она действительно началась, эта борьба между силами добра и зла, о которой говорил Гэнсвик, и мы оказались между двух огней с нашими расследованиями.

— Конечно, ты волен верить в это, мой мальчик, — ответил сэр Вальтер со свойственным ему спокойствием. — Я же придерживаюсь мнения, что должно существовать разумное объяснение всем этим вещам. И я не успокоюсь, пока не найду его…

Настроение у Мэри Эгтон было такое, будто ее столкнули в черную дыру, только вдобавок еще и заперли за решеткой; ей казалось, что ни один луч света не проникал в ее жалкую темницу.

После того как она познакомилась со своей будущей свекровью и выяснила, какая ограниченная и самовлюбленная натура у ее жениха, пребывание в замке Ратвен уже окончательно воспринималось ею как пожизненная ссылка. Без книг существование казалось ей невыносимым.

Пока она читала в свое свободное время, хотя бы ее мысли могли избавиться от унылой реальности. Истории о благородных рыцарях и прекрасных дамах, о героическом мужестве и великих делах, сочиненные Вальтером Скоттом и другими писателями, окрыляли ее фантазию, и в зеркале славного, романтического прошлого настоящее не казалось ей таким безутешным.

Только теперь не было ничего, что бы могло утешить ее. Пребывание в замке Ратвен превратилось в кошмарный сон, который нельзя оборвать, если проснуться. То, что Элеонора Ратвен на следующий день после сожжения книг потребовала еще и того, чтобы Китти, ее верная камеристка и подружка с детских лет, покинула Ратвен, уже не могло больше потрясти Мэри.

Конечно, она выразила свой протест, но, уже зная черствое сердце Элеоноры, не лелеяла надежду, что хозяйка замка Ратвен отменит свое распоряжение. Еще вечером Китти покинула замок Ратвен. Это было трогательное расставание, расставание подруг, ровесниц, переживших вместе разные испытания и многим обязанных друг другу. От когда-то такого радостного, беззаботного нрава Китти не осталось и следа, когда она садилась в карету, которая должна была отвезти ее обратно в Эгтон.

Еще долго потом Мэри стояла на крепостной стене и смотрела вслед уезжающей карете, пока она не исчезла в сгущающихся сумерках. Холодный вечерний ветер обдувал стены мрачной крепости, и ей стало ясно, насколько одинока она была. Если это было то, к чему стремились Элеонора и ее отвратительный сын, то они добились своей цели.

Опустив голову, Мэри вернулась в свои покои и с тех пор крайне редко покидала их.

Завтрак ей приносили в комнату, лишь на обед и ужин она ненадолго показывалась, чтобы тут же снова удалиться.

Она не желала показываться на глаза своему жениху и его матери, потому что видела в них только своих мучителей, себялюбивых дворян, сосредоточивших в своих руках власть и богатство. Им была абсолютно безразлична судьба других людей, они заботились только о своем собственном благополучии.

Мэри избегала встреч с Элеонорой. К своему собственному ужасу, она поняла, что чувства, испытываемые ей к хозяйке замка, не подобают даме и христианке. Она с неудовольствием призналась себе, что в глубине души у нее зажглось пламя ненависти к женщине, которая причинила ей столько боли.

Мэри чувствовала себя опустошенной и оглушенной, отрезанной от всего мира. Она словно сидела в карете, мимо которой проходила реальность, она могла видеть ее, но не могла к ней прикоснуться. Так, запертая в золотой клетке, она проживет до конца своих дней в качестве жены богатого и пустого лэрда, и за это от нее еще станут ожидать благодарности. От нее будут требовать, чтобы она родила ему детей и стала верной и послушной женой, которая будет смотреть на него снизу вверх и восхищаться им. При этом она презирала Малькольма всем сердцем.

Слезы ручьями текли по щекам Мэри, когда она слишком часто стояла у окна своей спальни и смотрела на холмы Хайлэндса, покрытые в это время года покрывалом из тумана. Низкие, тяжелые тучи висели над ними, словно были отражением ее души.

Непроизвольно Мэри спрашивала себя, как можно назвать это унылое, покинутое всеми пятнышко на земле своей родиной. Но потом она снова думала о своих снах, о суровой красоте Хайлэндса и о той любви к этой земле, которую ощущали люди, здесь живущие. И в эти минуты Мэри завидовала этим людям.

Родину она никогда не знала, и даже в Эгтоне, где была у себя дома, она не чувствовала себя вольготно из-за всех этих запретов и обязанностей согласно своему положению. И тем более уж не здесь, в замке Ратвен, где ее считали жеманным приложением, полагающимся мужчине, но обязанным молчать. Мэри думала, что каждый поденщик, который работал на полях, был свободнее ее, заточенной в этом замке.

Без надежды на перемены.

Никогда….

Она много плакала за последние дни, но в какой-то момент она успокоилась и предалась горькой тоске, уничтожающей все, что когда-то делало Мэри жизнерадостной молодой девушкой. Без своих книг она лишилась сил. Она увядала, как цветок без воды.

Когда робко постучали в дверь ее комнаты, она вся передернулась от неожиданности. Разве она не говорила, что не желает никого видеть?

Но постучали снова.

— Да? — Несколько раздраженно крикнула Мэри. Она не была расположена к общению.

— Госпожа, — раздался приглушенный голос с той стороны, — прошу, откройте дверь. Я должна поговорить с вами.

Это был голос старой женщины, и странным образом Мэри не могла противиться ее воле. Она отошла от окна и пошла к двери, отодвинула задвижку и открыла дверь.

За дверью стояла старая служанка, та самая женщина, которая производила тревожное впечатление своим черным платьем и седыми как лунь волосами и предостерегала Мэри сразу по ее прибытии в замок Ратвен. Мэри почти забыла о ней. Теперь она снова вспомнила ее и поняла, что ни разу не видела старуху за все время своего пребывания в замке.

— Чего ты хочешь? — рассеяно поинтересовалась Мэри. Старуха напоминала ей кого-то…

— Вы позволите мне войти, миледи? Я должна поговорить с вами.

Мэри колебалась. Она не была расположена к общению, и смысл беседы не был ей ясен. Но что-то в той интонации, с которой старуха попросила позволения войти, указывало на то, что она не уйдет просто так.

Мэри кивнула, и старая женщина вошла в комнату, ее смышленый взгляд и стремительная походка не совсем вязались с простой служанкой.

— Вас редко видно в последние дни, миледи, — заявила она.

— У меня свои дела, — объяснила холодно Мэри. — Есть некие вещи, над которыми мне нужно подумать.

— Подумать всегда нужно. — Старуха захихикала. — Но спрашивается, размышляете ли вы над верными