такой легкой и маневренной лодке, которая лежала на широкой ступени лестницы внизу под ним!

Нет, он не будет сталкивать расшатанный камень вниз. Достаточной уверенности в том, что камень убьет Тита, не было, и хотя пьянящее искушение разделаться с правителем Горменгаста одним ударом было очень велико, Щуквол устоял — хоть это и было очень сложно — и не поддался ему.

А пока самое главное для Щуквола было его собственное выживание. Он был уверен, что так или иначе ему удастся расправиться с молодым Герцогом, если и не сейчас, то достаточно скоро. Щукволу доставляло огромное удовольствие ходить по лезвию бритвы, это возвышало его в его собственных глазах. Он вполне естественно вошел в роль Сатаны-одиночки; казалось, он начисто позабыл о том, что еще совсем недавно так любил изъясняться красивым слогом, что ему доставляло такое удовольствие исполнять обязанности Хранителя Ритуала и обладать властью над другими людьми. А теперь он находится в состоянии войны со всем Замком, открытой и кровавой. И незамысловатость этого положения импонировала Щукволу. Весь мир ополчился против него, вооружился и жаждал его смерти. А он, Щуквол, всех перехитрит. Убийца вел с миром самую простую и самую страшную игру.

Но лицо его уже не было лицом человека играющего. Это было даже не лицо Щуквола, каким оно было несколько лет тому назад, Щуквола, играющего в игру власти, это было даже не лицо греха, ибо с ним произошла очередная метаморфоза. Страшная карта его лица — белые пятна как моря, красные — как континенты и разбросанные острова — уже не привлекала столько внимания, сколько его глаза. В них жил новый Щуквол.

Хотя его мозг сохранил присущую ему хитрость и быстроту реакции, сам Щуквол существовал во внутреннем мире, который по сравнению с тем, в котором он пребывал до убийства Флэя, стал совсем иным. В нем произошли изменения, и эти изменения затронули самую его душу. Он уже не был преступником просто потому, что выбрал преступный путь. Теперь у него выбора не было. Щуквол существовал в мире абстракций. Его разум определял, где ему прятаться, что ему делать в том или ином случае, но душа, погруженная в кровавый туман, витала над разумом. И эта душа была видна в его горящих глазах, наполняя их жутким кровавым светом.

Когда он взглядом хищной птицы смотрел из окна, больше напоминающего вход в пещеру в скале, его мозг регистрировал все внизу — каноэ, Тита, стоящего на балконе, Тита поворачивающегося и после некоторых колебаний заходящего внутрь, в полуразрушенные помещения и исчезающего из поля зрения, — но душа его ничего этого не видела. Она витала там, где сражаются боги, летала над полями трупов, прислушиваясь к зовам боевых труб, взывающих к крови. О, какой восторг пребывать в одиночестве, пребывать во зле! Быть богом зла, загнанным в угол...

Прошло несколько минут после того, как Тит исчез с балкона. Щуквол выжидал еще некоторое время, чтобы дать ему возможность углубиться подальше в безжизненные залы и коридоры. Молодой Герцог, испуганный темнотой и мрачным видом этих помещений, еще мог вернуться. Но Тит не появлялся, и злодей понял, что пришел момент действовать. И он прыгнул вниз. Ему казалось, что летит он пугающе долго. Кровь молотом стучала в голове убийцы. Внутренности провалились куда-то, и, очевидно, на какое-то мгновение Щуквол потерял сознание. Наконец отражение в воде приближающегося к ней тела разбилось на тысячи брызг, вверх взметнулся фонтан воды. По инерции тело Щуквола продолжало погружаться. Но вот его ноги коснулись верхней части скрытого под водой флюгера. Щуквол оттолкнулся от него и стал подниматься назад к поверхности воды, которая успела уже успокоиться и разгладиться.

Как только Щуквол немного отдышался, он, хотя и не оправившись полностью от головокружительного падения и удара об воду, ощущая боль в легких от попавшей в них воды, поплыл к каменным ступеням, на которых лежала лодка.

Выбравшись из воды, он немедленно спустил ее на воду и, мгновенно забравшись в нее, схватил двухлопастное весло, лежавшее на дне, и быстрыми гребками направил лодку к одному из частично скрытых под плющом окон, которое находилось на уровне воды. Поспешность была вполне оправдана. Как ни безлюдна была эта часть Замка, однако вытесненные на верхние этажи люди вполне могли появиться и здесь и, выглянув в окно, немедленно заметили бы Щуквола в лодке на пустынной поверхности залива, где — высунь голову над водой какая-нибудь рыбка, то и она была бы тут же замечена.

К тому же в любую минуту мог вернуться молодой Герцог. И убийца, быстро скользя по воде, постоянно оборачивался. Если бы его заметили, ему пришлось бы ту же искать спасения в одном из его укромных мест. Щуквол был уверен, что и в этом случае его не успели бы перехватить, но ему совсем не хотелось, чтобы его заметили. Сразу бы стало известно, что он может перемещаться по воде, что он может прятаться где-то в этих заброшенных, полуразрушенных частях Замка; сюда тотчас же отправят вооруженных людей, усилят охрану, повысят бдительность.

Но пока для него все разворачивалось вполне удачно. Он не утонул после прыжка в воду с большой высоты; его враг, по всей видимости, не слышал громкого всплеска — иначе он наверняка прибежал бы назад на балкон; ему удалось завладеть лодкой; и он взглядом тут же нашел окно, в которое можно было легко проникнуть. А забравшись с лодкой внутрь, он мог бы дожидаться, пока не стемнеет.

Каноэ быстро скользило вдоль стены; Щуквол постоянно оборачивался; его взгляд пробегал по верхним окнам и останавливался на балконе. Но балкон был по-прежнему пуст.

Однако, когда он приблизился к окну, в которое надеялся заплыть, и все его внимание было переключено на управление лодкой, он уже не мог одновременно смотреть на балкон и вести каноэ к цели. И вот тогда Тит вышел на балкон. Но этого Щуквол уже не увидел.

Он не видел, как Тит, немедленно обнаружив пропажу лодки, быстро обвел взглядом бухту и, конечно же, сразу заметил единственный движущийся предмет на поверхности воды. Тит инстинктивно шагнул назад от края балкона и скрылся в проеме двери, откуда следил за лодкой, весь содрогаясь от возбуждения. Даже на большом расстоянии он безошибочно узнал сутулую фигуру человека, укравшего его лодку. Тит поступил очень правильно, скрывшись в темном проеме двери — самой двери здесь уже давно не было, — Щуквол, убедившись, что нос лодки вплыл в окно и что оно достаточно широкое и высокое, чтобы пропустить каноэ, тут же обернулся и взглянул на теперь уже далекий балкон. Балкон был пуст. Каноэ вместе со Щукволом проскользнуло, как змея в расщелину скалы, сквозь окно вовнутрь.

Доктор Хламслив был в полном изнеможении; от недостатка сна у него покраснели глаза, лицо осунулось. Его врачебные услуги требовались постоянно, потоп принес с собой сотни заболеваний и несчастных случаев.

Огромное чердачное помещение было оборудовано под лазарет; здесь были расставлены сотни кроватей, в которых лежали люди, не только со всеми возможными переломами, не только пострадавшие при падении и от других несчастных случаев, но пораженные различными болезнями, вызванными постоянной сыростью и крайне нездоровыми условиями новой жизни на марше, лежали здесь и сильно истощенные люди.

Хламслив тяжело переставляя ноги, направлялся на помощь человеку, пострадавшему от вполне типичного теперь несчастного случая. Он, как сообщили Доктору, неся тяжелый ящик, поскользнулся на скользких ступенях и упал. Прибыв на место, Доктор обнаружил явно выраженный перелом бедренной кости. Пострадавшего перенесли на широкую плоскодонную лодку, где Доктор мог наложить шину и сделать все то, что требовалось в данный момент чтобы можно было доставить несчастного в лазарет, где им занялись бы серьезно. Пока Доктор делал свое дело, санитар, стоявший на корме, шестом направлял лодку по коридорам и залам в ту часть Замка, из которой можно было добраться до лазарета.

Шест с завидной размеренностью опускался в воду, толкая большую лодку вперед. Проплывая по многочисленным коридорам, лодка где-то на полпути к месту своего назначения осторожно проскользнула под довольно узкой деревянной аркой и оказалась в большой, по всей видимости, бальной шестиугольной зале, в одном из ее углов над водой были видны верхние части нарядного помоста, на котором, очевидно, когда-то размешался оркестр и играл веселую музыку. Когда широкая плоскодонка выскользнула на простор этой залы, Доктор Хламслив откинулся на матрас, свернутый и уложенный поперек днища. У его ног лежал человек, которому на бедро только что была наложена шина, штанина была разорвана во всю длину, и ярким пятном белели искусно наложенные Доктором бинты.

У Хламслива кружилась голова, и все вокруг было как в тумане. Он закрыл глаза и погоузился в