– Тайна с последствием, – ревниво осадил его Печной, – у тебя свои секреты, у нас – свои. И вообще, мы уже закончили.

Он быстро прикрыл открытую тетрадь, быстро привстал и положил ее под себя. Костя немного обиделся, но демонстрировать свою обиду не стал. Ему казалось, что это будет выглядеть несколько по-детски. Он отпил из поставленной перед ним бабушкой Пелагеей чашки и с наслаждением впился зубами в душистый пышный кусок пирога.

– Нефафье у фефя, фафуфка Фефафея, – с полным ртом пожаловался он.

– Что за несчастье? – всплеснула руками бабушка, – никак захворал?

– Да не я, – справился с первым куском Костя, – а Прапор. Что-то у него со связками случилось.

– Это в смысле не орет, что ли? – переспросил Пензяк.

– Не поет, – подтвердил Костя.

С благодарностью смотрел он, как взволновались гости

Печного, как раздвигали Прапору веки, как светили фонариком в приоткрытый клюв, как ощупывали опавший гребешок, как быстрым шепотом совещались над телом больного.

– Будет жить, – повернулся, наконец Пензяк к Косте. – Сглаз на нем, сильный сглаз. Толстая женщина на тебя порчу навела. Это у тебя должен был голос пропасть и гребешок упасть. Ну, тонус, в смысле. А Прапор всю порчу на себя взял. Не дрейфь, ребелитируем. Давай нам с Крестной его на пару дней, будет, как новенький.

– Берите, – вздохнул Костя.

За петуха он теперь был спокоен.

Когда за гостями закрылась дверь, он решил удовлетворить свое любопытство и пристал к деду с вопросами. Но дед был непреклонен, как Великая Китайская стена – как-никак, бывший разведчик! Молча вскарабкался он на свою печку, скорбно сложил руки на груди и затянул носом тоненькую жалобную песенку. Костя знал, что когда Печной спит или притворяется спящим, поднять с постели его не сможет даже Анчутка или Анна Васильевна, квартирная хозяйка Костика и сноха Печного.

В тетради, так поспешно спрятанной Печным, действительно было много интересного. Пока Комарова был на работе, в его собственном доме заседал мозг штаба заговора против – или за, кому как понравится – заморских гостей. Идея показательного проведения ночи Ивана Купалы захватывала все большие массы, ширилась, росла, витала в воздухе. Пока «руки-ноги» штаба, в виде бригады геркулесовцев, вербовали в участники праздника односельчан и готовили материальную базу, «мозг», в составе Ваньки- Пензяка, Крестной Бабки и Печного, писал сценарий, взращенный на почве практических ностальгических воспоминаний и теоретических познаний.

Костя заявился в тот самый момент, когда сценарий был практически готов. Оставалось его размножить и пустить в массы. Горячий спор по поводу «размножения» сценария и прервал Комаров. Пензяк убеждал, что в городе есть такая машина, которая практически моментально и совсем недорого размножает любую запись, даже сделанную самым мудреным почерком. Печной, желающий выделиться перед Пелагеей, кричал, что это все бред старого колдуна и заблуждения сивой кобылы, Пелагея благоразумно молчала. Решить вопрос с копиями они так и не успели – Печной увидел в окно Костика и спор пришлось на время прекратить.

Договорившись встретиться в свободное время на нейтральной территории, спорщики разошлись. Пензяк унес тетрадь с собой, посмеиваясь в усы. Соседский парнишка как раз собирался сегодня в город на мотоцикле. «Попрошу его размножить сценарий и суну под нос этому старому хрычу прямо при Пелагее. Посмотрим, что он тогда вякать будет».

Впрочем, даже если бы Костя знал о содержании линялой школьной тетрадки, он все-равно не заинтересовался бы ей. Подумаешь! Праздник, так праздник. Мало ли их проводится на Руси. Сейчас все его мысли занимала некая Людмила

Кикиморина, что ли?

Найти Людку оказалось непросто. Нет, дом ее он нашел быстро, даже несмотря на то, что совершенно забыл фамилию. Все знали Людку-пионервожатую. Но дома ее не было. Не было ее и на пришкольном участке, куда она отпросилась у родителей, и возле доски почета, где обычно любили убирать территорию местные пионеры.

Комаров уже совсем отчаялся найти неуловимого лидера местных формалов, но уже знакомая какофония привлекла его внимание.

И точно! В конце улицы забился на ветру алый маленький флажок, в унисон ему затрепетали крошечные огоньки галстуков на шеях пионеров.

«Как хорошо, – подумал Костя, – вот бы все люди метили себя по принадлежности к той или иной организации, месту работы, вероисповеданию, склонности характера. Как легко было бы работать!»

Костя зашагал им навстречу. Помимо его воли, неотрепетированные звуки пионерского оркестра будили в душе его что-то давно забытое, трогательно-наивное и чистое. Не отдавая себе в этом отчета, Комаров даже подстроил свой шаг под четкий ритм небольшого, но звонкого барабана. Расстояние между Костей и пионерами все уменьшалось, и участковый понемногу начал впадать в панику: ему почему-то показалось, что он не сможет остановить идущую ему навстречу процессию, чтобы поговорить с Людмилой. Комаров судорожно начал вспоминать команды, которыми в прошлом веке останавливали пионеров:

– Равнясь-смирно? – нет. Будь готов? – тоже не то. Взвейтесь кострами? – опять не про это. А! Вспомнил. Стой-ать-два.

Комаров остановился и стал ждать процессию. Ему показалось, что этим он как бы даст им понять свои намерения. Пионеры неуклонно приближались, Костя прочистил горло и прорепетировал на разный манер команду.

– Стой-ать-два! – неуверено рявкнул он, когда пионеры поравнялись с ним. Члены команды как-то странно посмотрели на него, но остановились. Не удивилась лишь одна Людмила.

– Во-о-о-ольно! – звонким детским голоском скомандовала она, – ра-а-а-ссредоточсь!

Пионеры рассыпались. Степка достал из кармана пачку сигарет, но, воровато глянув на пионервожатую, быстро спрятал на место. Людмила подтянула сползший безупречно-белый гольф и обратилась к Комарову:

– Вы по какому-то конкретному вопросу или просто так?

– По вопросу, – оробел немного Комаров.

– Тогда пройдемте, – указала ему рукой на скамейку, расположенную возле ближайшего дома, Людка.

– Людмила..., – замялся Комаров.

– Николаевна Болотникова, – четко отрапортовала Люда.

«Болотникова! – обрадовался Костя, – а то я помню, что что-то про лесную нечисть, а что конкретно – не помню».

– Людмила Николаевна, – опять начал Костя.

– Можно просто Люда, – опять прервала его пионервожатая, – у нас все просто, как раньше.

– Я обратился к вам за помощью, как лицо официальное к лицу официальному. По некоторым данным, вы вполне можете владеть информацией по передвижению и дислокации в американской колонии. Мне очень нужна эта информация, и я надеюсь, что вы поможете следствию.

Костя сам испугался официальности и серьезности, с которой начал разговор, но Болотникова приняла его тон как должное.

– Кто конкретно из американцев вас интересует? – глаза ее заблестели, – мы не знаем их поименно, но условные клички им дали почти всем. По крайней мере тем, которые ведут себя наиболее подозрительно.

– Меня интересует пожилой техасец. Его еще суслик цапнул, – оживился Костя.

– Мачо, – догадалась Людка, – знаем. Нам он тоже не нравится.

– Почему именно Мачо?

– Ой, они с Калерией Белокуровой так красиво на днях на лошадях совхозных наперегонки скакали! Он ее, конечно, не обскакал, но в седле держался лучше всех наших. Мы думали его Ковбоем назвать, но Мачо – красивее.