— Миссис Дуглас умерла, — устало сообщила она. — Вскоре после моего прихода. Она только успела сказать: «Ну, теперь ты, наверное, выйдешь замуж за Джона?» Мне было так обидно, Энн. Подумать только: даже его собственная мать считала, что я не выхожу за него замуж, потому что не хочу за ней ухаживать. Но там были посторонние, поэтому я и слова не сказала. Хорошо хоть, что Джона в комнате не было.

Джанет стала тихо плакать. Энн заварила ей крепкого имбирного чаю, чтобы как-то ее успокоить. Правда, позднее Энн обнаружила, что вместо имбиря она заварила белый перец, но Джанет даже не почувствовала разницы.

На закате, в день похорон, Джанет и Энн, как всегда, сидели на крыльце. Ветер в сосновом лесочке утих, на горизонте то и дело вспыхивали зарницы. На Джанет было ее безобразное черное платье, глаза и нос у нее покраснели от слез, и выглядела она из рук вон плохо.

Вдруг звякнула щеколда, и в сад вошел Джон Дуглас. Он решительно направился к ним, прямо через клумбу с геранью. Джанет встала. Энн тоже. Но Джон даже не заметил ее присутствия.

— Джанет, — выпалил он, — я прошу тебя стать моей женой.

Он произнес эти слова с таким видом, будто они рвались из него уже двадцать лет.

Красное лицо Джанет сделалось лиловым.

— Но почему ты мне не сказал этого раньше? — медленно проговорила она.

— Я не мог. Мать взяла с меня обещание, что я не женюсь, пока она будет жива. Это случилось девятнадцать лет назад. Ей было очень плохо, и казалось, что долго она не протянет. Доктор сказал, что ей осталось жить не больше полугода. Но я все равно не хотел давать такого обещания. Она меня вынудила. Трудно отказать больному страдающему человеку.

— Да чем же я ей не угодила? — воскликнула Джанет.

— Ничем. Она просто не хотела, чтобы у нас в доме появилась другая женщина. Любая. Она грозила мне, что если я не дам ей такого обещания, она умрет тут же, у меня на глазах, и смерть ее будет на моей совести. Пришлось согласиться. Потом я ее много раз умолял освободить меня от этого обещания, но она отказывалась.

— Почему же ты мне ничего не сказал? — сдавленным голосом спросила Джанет. — Если бы я знала причину, мне было бы легче. Ну почему ты мне не сказал?

— Она взяла с меня клятву, что я не скажу об этом ни одной живой душе. Заставила поклясться на Библии. Я бы никогда не согласился, Джанет, если бы знал, сколько придется ждать. Ты не представляешь себе, что мне пришлось вынести за эти девятнадцать лет. Конечно и тебе тоже. Но ты простишь меня, Джанет? Пожалуйста, выходи за меня замуж. Я прибежал к тебе, как только освободился от своей клятвы.

Тут Энн, наконец, сообразила, что ей здесь не место и тихонько ушла в дом. Джанет она увидела только утромза завтраком.

— Как бессовестно, как жестоко она с вами поступила! — негодующе воскликнула Энн.

— Не надо говорить о мертвых дурно, Энн, — серьезно сказала Джанет. — Пусть Бог будет ей судьей. Я все-таки дождалась своего счастья. Да я бы и не возражала ждать, если бы только знала почему это нужно делать.

— Когда вы поженитесь?

— В следующем месяце. Без всякого шума. Соседи, конечно, скажут, что я поспешила выскочить за Джона, как только он избавился от своей бедной матери. Джон хотел всем рассказать правду, но я ему не позволила. «Нет, — сказала я, — давай сохраним это в тайне и не будем порочить ее память. Пусть люди говорят что хотят: главное — я сама знаю правду. А ее вина пусть умрет вместе с ней». В конце концов я его уговорила.

— А я не смогла бы ее простить, — заявила Энн.

— Когда ты доживешь до моих лет, Энн, ты о многом будешь судить иначе. С годами выучиваешься прощать. В сорок лет простить гораздо легче, чем в двадцать.

— Ну вот мы все и вернулись, загорелые и веселые, — сказала Фил, со вздохом удовлетворения усаживаясь на чемодан. — Как я рада видеть наш милый домик… и тетю Джимси… и кошек. Бандит, кажется, потерял еще кусок уха.

— Бандит останется самым лучшим котом на свете даже если у него вовсе не будет ушей, — улыбнулась Энн, сидя на своем сундуке и гладя Бандита, который извивался от восторга у нее на коленях.

— А вы разве не рады, что мы вернулись, тетя Джимси? — спросила Фил.

— Рада. Но уж больно вы тут все завалили. — Тетя Джемсина осуждающим взглядом обвела гору сундуков и чемоданов. — Поболтать вы успеете и после, а сейчас надо навести порядок. Меня с детства учили, что сначала надо поработать, а уж потом развлекаться.

— А у нашего поколения все наоборот, тетя Джимси. Наше правило — сначала надо вволю повеселиться, а потом уже гнуть спину. И работа лучше спорится, если сначала как следует порезвиться.

— Если ты собираешься замуж за пастора, — посоветовала тетя Джемсина, смирившись с неизбежным и берясь за вязанье — недаром подопечные так любили ее за покладистость, — то лучше забудь такие выражения, как «гнуть спину».

— Ну почему же? — простонала Фил. — Ну почему жена пастора должна остерегаться каждого живого слова? Я этого делать не собираюсь! На Паттерсон-стрит все так говорят — то есть употребляют метафоры, — и если я буду говорить иначе, меня сочтут невыносимой гордячкой.

— А ты сообщила родным, за кого собираешься замуж? — спросила Присцилла, скармливая Кошке- Саре кусочки колбасы от своего бутерброда.

Фил кивнула.

— И как они это восприняли?

— Ну, мама, конечно, пошла на приступ. Но я была тверда как скала — это я-то, Филиппа Гордон, которая раньше не могла сама решить, какую надеть шляпку! Папа не особенно возражал. Мой дедушка тоже был пастором, так что папа ничего не имеет против духовенства. Потом, когда мама успокоилась, я пригласила в гости Джо, и они оба в него влюбились. Но мама ему при каждом удобном случае делала прозрачные намеки: дескать, не такие она имела на меня виды. Да, девочки, все было не так-то просто. Но я победила, и Джо мой. А это — главное.

— Для тебя — да, — тоном Сивиллы произнесла тетя Джемсина.

— И для Джо — тоже! — воскликнула Фил. — Почему вы его все время жалеете, тетя Джимси? По- моему, ему надо завидовать. У его будущей жены есть все: красота, ум и золотое сердце.

— Мы-то привыкли к твоей манере городить невообразимую чушь, — терпеливо ответила тетя Джемсина. — Но если ты будешь так же разговаривать в присутствии посторонних, то они бог знает что о тебе подумают.

— А мне неважно, что обо мне подумают. Зачем мне это знать? Наверняка ничего хорошего. И я не уверена, что Бернс на самом деле хотел того, о чем просил в своей знаменитой молитве.

— Да мы все, наверное, время от времени просим в молитвах того, чего нам на самом деле вовсе не хочется, — честно признала тетя Джемсина. — Помню, я молилась, чтобы Бог помог мне простить одну мою подругу, но сейчас-то я знаю, что вовсе не хотела ее прощать. А когда я наконец перестала на нее сердиться, то простила ее безо всяких молитв.

— Что-то я не могу себе представить, чтобы вы на кого-нибудь долго держали зло, тетя Джимси, — сказала Стелла.— Нет, раньше я была довольно злопамятна. Но с годами прощать становится легче.

— Вот и мне пришлось в этом убедиться, — и Энн поведала всем историю Джона Дугласа и Джанет.

— А теперь расскажи, какая с тобой произошла романтическая история, — потребовала Фил. — На