счастлива… все будет причинять мне боль до конца моих дней.

— Время поможет тебе, — сказала Марилла, испытывавшая глубочайшее сострадание, но так никогда и не научившаяся выражать его иначе, нежели в избитых штампах.

— Это несправедливо, — воскликнула Аня мятежно. — Младенцы рождаются и остаются жить там, где они не нужны… где о них не будут заботиться… где у них не будет необходимых условий для развития… А я так любила бы мою малютку… и так нежно заботилась бы о ней… и старалась бы дать ей все необходимое для счастья. И тем не менее мне не оставили ее.

— На то была Божья воля, Аня, — сказала Марилла, беспомощная перед загадкой мироздания — в чем причина незаслуженных мучений? — Маленькой Джой лучше там, где она теперь.

— Я не могу поверить в это! — с горечью воскликнула Аня, а затем, видя, как шокирована ее словами Миралла, горячо продолжила: — Ну зачем ей родиться вообще… зачем кому-либо родиться вообще… если ей лучше мертвой? Я не верю, что для ребенка лучше умереть при рождении, чем прожить жизнь… и любить, и быть любимым… и радоваться, и страдать… и трудиться… и сформировать характер, который даст ему индивидуальность в вечности. И откуда вам известно, что это была Божья воля? Возможно, Его замыслы были просто сорваны Силами Зла. Никто не может требовать от нас, чтобы мы примирились с этим.

— О, Аня, не говори так, — запротестовала Марилла, опасаясь, как бы Аню не увлекли «глубокие воды»[30] рассуждений. — Мы не можем понять… но мы должны верить… верить, что все к лучшему. Я знаю, тебе трудно думать так — сейчас. Но постарайся быть мужественной — ради Гилберта. Он так тревожится за тебя. Ты поправляешься медленнее, чем можно было бы ожидать.

— Я знаю, что веду себя очень эгоистично, — вздохнула Аня. — Я люблю Гилберта как никогда и хочу жить ради него, но кажется, что какая-то часть моего существа похоронена там, на маленьком кладбище возле церкви, и от этого мне так больно, что я боюсь жизни.

— Эта боль не всегда будет такой мучительной.

— Мысль о том, что эта боль может пройти, терзает меня иногда сильнее, чем все остальное.

— Да, я знаю. В моей жизни были моменты, когда я ощущала то же самое. Но мы все любим тебя, Аня. Капитан Джим приходит каждый день, чтобы спросить о твоем здоровье… и миссис Мур часто наведывается… а мисс Брайент проводит чуть ли не все свободное время на кухне, готовя для тебя самые вкусные блюда. Правда, Сюзан не очень довольна этим. Она считает, что умеет готовить ничуть не хуже мисс Брайент.

— Дорогая Сюзан! Все так милы и заботливы и добры ко мне, Марилла. Я не такая уж неблагодарная… и возможно… когда эта страшная боль немного утихнет… я почувствую, что смогу продолжать жить.

И Аня почувствовала, что может продолжать жить. Пришел день, когда она даже вновь улыбнулась, слушая речи мисс Корнелии. Но было в этой улыбке что-то, чего никогда не было в Аниной улыбке прежде и чему суждено остаться в ней навсегда.

В первый день, когда она почувствовала себя достаточно хорошо для того, чтобы отправиться на прогулку в экипаже, Гилберт отвез ее на мыс Четырех Ветров и оставил там отдохнуть, а сам тем временем переправился на лодке через пролив, чтобы навестить одного из своих пациентов в рыбачьей деревне. Резвый ветер стремительно и плавно проносился над гаванью и дюнами, взбивая воду в белую пену на гребнях волн и омывая песчаный берег длинными полосами серебристых бурунов.

— Мне очень приятно снова принимать вас здесь, мистрис Блайт, — сказал капитан Джим. — Садитесь… садитесь. Боюсь, сегодня у меня тут ужасно пыльно… но зачем смотреть на пыль, когда можно смотреть на такой великолепный пейзаж, не правда ли?

Пыль меня не пугает, — заверила его Аня. — Но Гилберт говорит, что я должна побыть на свежем воздухе. Так что я, пожалуй, пойду и посижу на скалах.

— Вам было бы приятно отправиться туда в компании, или вы хотели бы побыть одна?

— Если, говоря о компании, вы имеете в виду себя, то я, без сомнения, предпочла бы ее одиночеству, — сказала Аня с улыбкой. Затем она вздохнула. Никогда прежде одиночество не казалось ей чем-то неприятным. Теперь же она страшилась его. Оставаясь одна, она чувствовала себя так отвратительно одиноко.

— Вот тут укромное местечко, где ветру до нас не добраться, — сказал капитана Джим, когда они подошли к скалам. — Я частенько сижу здесь. Самое подходящее место для того, чтобы просто посидеть и помечтать.

— О… мечты, — вздохнула Аня. — Я больше не могу мечтать, капитан Джим… я покончила с мечтами.

— О нет, это не так, мистрис Блайт… нет, это не так, — задумчиво возразил капитан Джим. — Я знаю, что вы чувствуете сейчас, но если вы просто будете жить дальше, вы опять станете довольны жизнью и не успеете оглянуться, как к вам снова придут мечты… благодарение Господу! Если бы не наши мечты, нас вполне можно было бы хоронить прямо сейчас. Как удавалось бы нам выносить жизнь, если бы не наша мечта о бессмертии? И это мечта, которая непременно сбудется, мистрис Блайт. Когда-нибудь вы опять увидите вашу маленькую Джойс.

— Но она не будет моим ребенком, — возразила Аня; губы ее дрожали. — Может быть, она будет, как говорит Лонгфелло, «прекрасной девой, с неземным изяществом одетой»… но она окажется чужой для меня…

— Я думаю. Бог устроит все гораздо лучше.

Оба немного помолчали. Затем капитан Джим очень тихо спросил:

— Мистрис Блайт, можно мне рассказать вам о пропавшей Маргарет?

— Конечно, — ответила Аня мягко. Она не знала, кем была «пропавшая Маргарет», но чувствовала, что сейчас услышит историю любви капитана Джима.

— У меня часто возникает желание рассказать вам о ней, — продолжил капитан Джим. — И знаете почему, мистрис Блайт? Потому что я хочу, чтобы кто-нибудь вспоминал о ней иногда, когда я уйду из жизни. Мне тяжело думать, что ее имя будет забыто на земле. Уже сейчас никто, кроме меня, не помнит пропавшую Маргарет.

И капитан Джим поведал свою историю — старую и давно забытую, так как прошло больше пятидесяти лет с тех пор, как однажды юная Маргарет уснула в стоявшей у пристани отцовской лодке и была унесена течением (во всяком случае, так предполагали, поскольку никаких достоверных сведений об ее участи не было) — унесена из гавани за песчаную косу, где погибла в черном урагане, что налетел так неожиданно в тот далекий летний день. Но для капитана Джима эти пятьдесят лет прошли как один день.

— Несколько месяцев после этого я бродил по берегу, — сказал он печально. — Все искал ее бедное, милое тело, но море так и не отдало его мне. Но когда-нибудь я все равно найду ее, мистрис Блайт… когда- нибудь я найду ее. Она ждет меня. Я хотел бы рассказать вам, как она выглядела, но не могу. Иногда я вижу легкий серебристый туман, висящий над дюнами на рассвете, и он кажется мне похожим на нее, а иногда я вижу тонкую белую березку в лесах, вон за теми полями, и она напоминает мне о Маргарет. У нее были темные волосы, прелестное маленькое белое личико и длинные изящные пальцы, как у вас, мистрис Блайт, только смуглее, так как она была девушкой из прибрежной деревни. Иногда я просыпаюсь ночью и слышу, что море окликает меня как в давние дни, и кажется, будто это зовет меня пропавшая Маргарет. А когда дует штормовой ветер и волны рыдают и стонут, мне слышатся в них ее причитания. Когда же они смеются в веселый, солнечный день, мне чудится, что это ее смех — мелодичный, озорной, легкий смех пропавшей Маргарет. Море отняло ее у меня, но когда-нибудь я снова найду ее, мистрис Блайт. Оно не может вечно держать нас в разлуке…

— Я рада, что вы рассказали мне о ней, — негромко отозвалась Аня. — Я часто удивлялась, почему вы прожили всю жизнь один.

— Я не смог полюбить никого другого. Пропавшая Маргарет взяла с собой мое сердце, — сказал влюбленный, который пятьдесят лет оставался верен своей утонувшей невесте. — Вы ведь не против, мистрис Блайт, если я буду часто говорить с вами о ней? Теперь для меня это удовольствие — вся боль давно ушла из воспоминаний о ней, осталась одна лишь радость. Я знаю, вы никогда не забудете ее,