же ошибок не должен был он ставить журнал под удар новым взятием на хранение уже арестованного романа. И не мог “Новый мир” устанавливать печатанием “следующие классы смелости” — разве только когда обманув цензуру (они это и делали), а вся сила была не в их руках». А. И. снимал упреки и журналу, и его сотрудникам — подневольным госслужащим: чт? они могли сделать в дни разгона? Винился, что упрекал А. Т., когда тот в своих интервью на Западе не сделал ни малейшего намёка, в какой опасности находится его автор. «Тут нашу всеобщую подгнётность — о, её помнить надо!»

119 «С увлечением работаю над дискуссией с Тараканьей Ратью, — отметил А. И. в дневнике 31 мая 1982 года. — Какие бывают приёмы дискуссии? Просто выписывать все их утверждения, хоть самые фальшивые, — они начнут забирать поле боя. Опровергать тут же каждое — утомит, раздражит читателя. А — опровергать только в важных местах. И ещё кое-где сочетать так, чтоб они сами друг друга опровергали».

120 «Как нам стало известно, — говорилось в редакционном послесловии журнала «Континент» (№ 42), опубликовавшем статью Лосева, — передача, сделанная по этой статье на радио “Свобода”, вызвала довольно острую полемику, инициаторы которой обвинили автора в “антисемитизме” и даже в “животном расизме”. Знал бы покойный Владимир Лившиц — один из чистейших и талантливейших людей своего поколения, чуть не до голодной смерти затравленный в годы кампании против “безродных космополитов”, — что придет время, когда несколько бездарностей от журналистики, ради своих сугубо лукавых целей, обвинят его сына в юдофобии!»

121 Фильм Э. Климова «Агония» был окончен в 1974 году, принят Госкино СССР в 1975-м, однако по решению ЦК КПСС к экрану не допущен как «нецелесообразный». Напечатанная всего в двух копиях картина легла на «полку» и вышла на широкий экран в России лишь с началом перестройки — в 1985 году.

122 Отвечая Поливанову на письмо, посланное из Рима, А. И. пояснял (14.4.81) свою концепцию Февраля: «Сделать февральскую революцию “повеселей” — никак не могу: это предельная степень бездарности и падения. Я не имел такого замысла apriori; я понятия не имел, всё открылось в материале. Октябрь — не побочный жестокий замысел, но — нагнулся отобрать павшую и падшую в маразме февральскую демократию. Она так стремительно падала, что уже через две недели после Февраля (в пределах моего “Марта”) уже была обречена».

123 Она писала в дневнике: «Кому эти “нежные” письма Горбачёва и “визит” Солженицына были нужны? Всё-таки горбачёвцам. Создать впечатление, что Солженицын поддерживает перестройку (которая пока — миф) и уж конечно гласность (которая хотя и отрадная реальность, но имеет ясные и жёсткие границы, и, главное, не гарантирована ничем, ибо монополия государства на всю печать незыблема). Солженицын молчит, так придумать и выразить за него. А уж раз Солженицын поддерживает Горбачёва и едет по его приглашению — значит, у Горбачёва всё в порядке».

124 Для многих соотечественников вопрос о гражданстве был тем не менее ключевым. «Выдающийся русский писатель нашего времени должен снова обрести права гражданина СССР» (Ст. Лесневский); «Те, кто сейчас вернёт гражданство СССР Солженицыну, или те, кто этому помешает — все благодаря писателю останутся в памяти детей и внуков именно в тех ролях, которые они предпочитают, — прогрессивных радетелей или мерзких гонителей» (Н. Эйдельман). О том, что за этим шагом должно последовать полнообъёмное возвращение Солженицына — издание всех его книг, писали Вяч. Вс. Иванов, И. Р. Шафаревич, прот. А. Мень и др.

125 «Выставка “Имки”, с которой в Россию приехал Н. А. Струве, проходила в Библиотеке Иностранной литературы в 1990 году и была похоже на чудо. Она, по условиям времени, не должна была состояться, но состоялась, — рассказывал В. А. Москвин (2007), директор Библиотеки-фонда «Русское зарубежье», один из организаторов издательства «Русский путь» как филиала «ИМКА-пресс». — Шла напряжённая переписка, требовались бесконечные согласования, сложные переговоры. Но всё удалось замечательно. При выставке работали читальный зал, книжный магазин, где продавались издания “Имки”, изд-ва им. Чехова, “Возрождения”, книги Солженицына. Выставка стала большим событием — в читальный зал стояла очередь, чтобы занять освободившееся место. Две недели, которые Струве провёл в Москве, были весьма насыщенными, встречи с ним собирали огромное количество народа, прессы. Россия стала для него открытием».

126 А. И. рассказывал о встрече с В. П. Астафьевым в Овсянке: «Я у него часа три погостил, по берегу Енисея мы с ним погуляли, в библиотеку он меня сводил, на кладбище, могилам его родных поклонились. Понравилось мне у него. Этот домик его на деревенской улице, там, где родился, могучая сибирская река, скалы, тайга — всё это мне представляется прекрасным обрамлением этого талантливого писателя, честного, искреннего, правдивого. Я читал всё, что выходило из-под его пера и до высылки из страны, и в Вермонте».

127 «Уже полных 13 лет прошло с тех пор, — отмечала Н. Д. Солженицына, выступая на Международной научной конференции «Aleksandr Solzhenitsyn as Writer, Myth-maker & Public Figure» в Урбане (США), проходившей в июне 2007 года, — а в глазах так и стоят те незнакомые, но родные лица, и звучат их тёплые слова тёплыми голосами, и памятно первое потрясение от русской речи, льющейся отовсюду. Полгода назад, в Париже, Мюнхене, Риме А. И. ходил не без труда, часто останавливался, я с тревогой думала: как он вынесет намеченный в России марафон? Теперь его было не узнать, он без отдыха ездил со встречи на встречу, молодо взбегал по лестнице, постоянно записывал в свои маленькие блокноты горькие речи собеседников, сам говорил в вузовских аудиториях, в тесных ординаторских, в театральных залах, его забрасывали вопросами, не расходились по многу часов».

128 16 июля 1990 года на доме в бывшем 1-м Касимовском переулке (позже ул. Урицкого, 17) была открыта мемориальная доска: «В этом доме жил лауреат Нобелевской премии русский писатель Александр Исаевич Солженицын». Решением президиума Рязанского городского Совета народных депутатов 20 сентября 1990 года А. И. Солженицыну присвоено звание «Почётный гражданин города Рязани». 1 сентября 1994-го на фасаде здания рязанской школы № 2 открыта мемориальная доска: «В этом здании с 1957 по 1962 гг. преподавал русский писатель, лауреат Нобелевской премии Александр Исаевич Солженицын».

129 В январе 1995-го к А. И. Солженицыну как к «последней инстанции, высшему и на сегодня единственному моральному авторитету России» с открытым письмом обратились молодые политики, призывая писателя возглавить страну. «Мы призываем Вас — ради России нашей, ради нас и наших детей подумать о возможности согласия быть избранным на высшую должность в государстве… Вы могли бы стать символом нации, моральным маяком, вокруг которого объединились бы и активно взялись за дело её лучшие люди, которые сейчас зажаты между двух огней. Вы один сможете объединить их всех, подобрать честных, способных специалистов, которые всерьёз занялись бы конкретными вопросами государственного управления. Помогите нам ещё раз, Александр Исаевич! Если понадобится, мы и наши единомышленники во многих городах России готовы оказать Вам любое содействие».

130 «Истинную оценку политическим деятелям можно дать только тогда, — сказал А. И. в интервью “Аргументам и фактам” 18 января 1995 года, — когда обнаружатся все скрытые от глаз обстоятельства. Так, лишь через полвека я добрался до истинной сути и психологии деятелей 1917 года — и написал эпопею “Красное Колесо”. Я думаю: пройдёт время — и другой русский писатель, хорошо ознакомясь со всеми тайнами десятилетия 1985 – 1995, напишет о нём другую эпопею — “Жёлтое Колесо”».

131 Выступая в Кремле на Всероссийском совещании по местному самоуправлению (17 февраля 1995 года) Солженицын, один из экспертов думских проектов по созданию земства, сказал: «Построение земства встретит множество препятствий, оно встретит препятствия от правящей олигархии, оно встретит препятствия от партийных функционеров, оно встретит препятствия от некоторых элит, которые пользуются сегодняшней преимущественной системой. Но пропасть между властями и народом должна быть заполнена. Иначе России не жить и не быть». Именно так и случится: в земстве усмотрят потенциал двоевластия, смуты, срыва выборов и т. д.

132 «“Двести лет вместе”, — пишет М. Хейфец, — не историческое сочинение. Это тот “опыт художественного исследования”, который был придуман для “Архипелага ГУЛАГа”.