– Это ты сейчас так говоришь. – Он поцеловал ее.– Ну а что ты думаешь обо мне?

Кейли сделала вид, что старательно обдумывает ответ, потом сказала серьезным тоном:

– Я думаю, что всегда любила тебя, и всегда буду любить.

Он взял в руки ее ладони и поднес их к губам.

– За плохое или за хорошее?

Кейли ощутила прилив страха, все время таившегося где-то в глубине ее сердца.

– И за плохое и за хорошее, и в горе и в радости, – произнесла она как клятву верности, продолжение которой эхом отозвалось в тишине. Она не смогла до конца вникнуть в смысл этих священных слов, когда повторяла их за отцом Амбросом всего лишь день назад, стоя перед алтарем. Только сейчас она прочувствовала всю их величественную значимость.

Пока смерть не разлучит нас.

Первые несколько недель замужней жизни Кейли были просто идиллическими. По ночам, а иногда и днем, как только появлялась малейшая возможность, они с Дерби занимались любовью, уносясь в заоблачные выси чувственного наслаждения, где сливались воедино их тела и души. Минуты любви то наполнялись всепоглощающей страстью, то обращались в игру, но всегда были такими волнующими и неповторимыми, что Кейли хотелось кричать от счастья быть самой собой, быть здесь, с мужчиной, которого она любила больше жизни.

Несмотря на то, что они ухитрялись находить время на любовные утехи, первые дни после свадьбы были очень суматошные. Дерби с неохотой принял от Ангуса сотню голов лошадей и в ближайшее время собирался отправиться в Мексику купить еще сотню. Он каждое утро вставал с восходом солнца, одевался в полумраке и выходил во двор, чтобы проверить, поднялись ли работники, которых он нанял для ремонта старого хлева и прочих работ на ранчо. Кульверсоны, любил повторять он с большой гордостью, действительно привели ранчо в полное запустение.

Совесть не позволяла Кейли долго нежиться в постели, и она поднималась, когда слышала, как закрывалась за Дерби дверь кухни. Он работал вдвое больше, чем любой из нанятых им работников, и ему просто необходимо было основательно позавтракать, чтобы иметь силы на разгрузку сена, починку забора, ремонт крыши и прочие хозяйственные дела.

Бетси, которая оказалась хорошим другом и заботливой родственницей, научила Кейли качать воду из колодца за домом, колоть дрова и разводить огонь в кухонной печи. Кейли рассчитывала готовить по- своему, но не тут-то было. После нескольких сгоревших блинов и опалившись при попытке пожарить курицу, она приобрела-таки сноровку в использовании чугунных сковородок и котелков.

Кейли не понадобилось много времени, чтобы сделать открытие, что в девятнадцатом веке жизнь, по меньшей мере, в десять раз тяжелее, чем в конце двадцатого. Стирка белья, например, была настоящим испытанием, просто каторжным трудом и занимала целый день. Нужно было притащить во двор кадку, натаскать воды из колодца, подогреть ее, добавить мыло и стирать белье вручную. К моменту окончания этой нелегкой работы Кейли валилась с ног от усталости. А белье еще нужно было развесить на веревках, специально для этой цели закрепленных на кольях. И не имело значения, как рано Кейли начинала, ей никогда не удавалось управиться со стиркой до заката, когда уже поздно было думать об ужине. День стирки закономерно сменялся днем глажения. Кейли обливалась потом, нагревая на печке утюг и орудуя им, пока он не остывал.

Кроме того, на ней была ежедневная уборка, бесконечная стряпня и мытье посуды, да и Дерби не давал ей покоя и через каждые полчаса тянул ее из дома, чтобы с гордым видом показать, что уже сделано для их зверинца, состоявшего из коров в компании с телятами, племенных быков и свиней. А ночью, после занятий любовью, она, вконец изнуренная, засыпала в объятиях Дерби, положив голову ему на плечо. Никогда в жизни Кейли еще не была так счастлива, как теперь.

Однажды, теплой безлунной ночью, ее разбудил тихий шорох или просто какое-то странное ощущение. Она открыла глаза, испугавшись сначала, что опять вернулась в двадцатый век, но увидела Дерби его фигура из плоти и тени темнела на фоне окна. Он стоял, уперев руки в подоконник, и пристально смотрел куда-то вдаль, погрузившись в раздумья.

У Кейли отлегло от сердца, но ее сразу же охватило беспокойство.

– Дерби?

– Спи, дорогая, – отозвался он грубоватым голосом, не повернув головы.

Кейли приподнялась на локте. Она была ужасно напугана, хотя сама не понимала, чем. Она знала только, что ее страх не имел никакого отношения к спонтанным переходам из одного века в другой.

– Что случилось? – спросила она робко.

– Я не могу уснуть, – вздохнул Дерби.

– Это заметно, – произнесла Кейли с досадой в голосе, под которой на самом деле скрывался страх. – И я теперь тоже не смогу, так что можем начать разговор.

Дерби тихо засмеялся, но это был невеселый смех.

– Ты упрямица. – Он вернулся в постель, сел на край, далеко от Кейли.

Кейли издала добродушно-пренебрежительный звук и подняла повыше подушки.

– По-моему, я довольно послушная, – возразила она.– Все-таки там, откуда я пришла, работу, которую я выполняю здесь, назвали бы каторжным трудом. Но ты же видишь, я не поднимаю бунт, не так ли?

Дерби наклонился к ней, взял в ладони ее лицо, но тут же отпустил и с задумчивым видом провел пальцами по своим красивым волосам.

– Ты скоро получишь помощь, – сказал он. – Отец Амброс предлагает нам поселить у себя женщину с мальчиком – они живут в миссии, и им нужно место.

Хотя Кейли нелегко было справляться одной со стиркой, готовкой и уборкой, она вовсе не хотела видеть под своей крышей другую женщину. Это был ее дом, только ее и Дерби. Она сама удивилась, обнаружив в