- Я чувствую, говорю вам! - подтвердила она. - Я пришла спросить: угодно вам, чтоб это все здесь, у вас в доме произошло?

- Боже сохрани! Как можно в доме? - испугался Дмитрий Платонович.

- Так везите же меня куда-нибудь, - твердо и настойчиво порешила княгиня.

- Но как же это?.. куда?.. я, право, не знаю... - говорил он, в недоумении стоя перед женою.

- Вы, кажется, теряетесь еще больше меня! Стыдитесь! Мужчина! - с злобным презрением проговорила Татьяна Львовна.

Князь, действительно, во всех почти экстренных случаях жизни, если только они производили на него угрозливое или страшливое впечатление, мигом терял присутствие духа и из гордого аристократа Чайльд Гарольда становился мокрой курицей. Однако последнее замечание жены не шутя задело его за живое.

- Извольте, я готов; только куда прикажете? - спросил он, оправившись и даже встряхнувшись немного, почему немедленно же принял опять свой прежний сухой и вежливый тон.

- Куда прикажете! Понятное дело, к акушерке какой-нибудь! - пояснила жена, начинавшая уже терять терпение.

Князь вспомнил о Свечном переулке - и весь демонизм его тотчас же возвратился к своему хозяину. По правде-то сказать, впрочем, он и не знал, куда б иначе кинуться, если бы не Свечной переулок. Бегать по городу и отыскивать самому, ночью, какую-нибудь акушерку было бы более чем неудобно, да и рискованно в отношении времени для больной. И потому тут ничего уже больше не оставалось делать, как только остановиться на Свечном переулке, давши затем полную волю разыгрываться своему демонизму.

'В довершение всего только этого недоставало! - Думал он, пуская на губы мефистофельски- ироническую улыбку. - Недоставало только свести этих двух женщин под одною кровлею... и где же?.. в каком месте?.. Вот случай-то с его игрою!.. Вот она где, настоящая-то ирония судьбы!' - заключил он мысленно, и с той же улыбкой прибавил вслух:

- Извольте идти одеваться - через десять минут карета будет готова.

Княгиня поблагодарила наклонением головы и холодно вышла из кабинета. Она вполне поняла сего Чайльд Гарольда и потому презирала его. Впрочем, и Чайльд Гарольд не оставался в долгу: он тоже презирал супругу за г.Морденко.

А что, если бы на месте этого г.Морденко был кто-нибудь другой, вроде титулованного камер-юнкера или флигель-адъютанта? Ведь князь, пожалуй что, и не презирал бы тогда свою супругу?

Даже наверное не презирал бы, осмелимся уверить мы сомневающегося читателя.

* * *

- Есть у вас свободная комната? - Я привез больную, - вполголоса и почти шепотом говорил князь востроносенькой немецкой женщине в белом чепце, боясь, чтобы голос его не услышала как-нибудь княжна Анна. Демонизм и игра в герои все-таки не мешали ему потрухивать неприятного столкновения.

Удобная запасная комната отыскалась тотчас же на противоположном конце от той, которую занимала княжна Чечевинская. Князь высадил из кареты жену свою и под руку ввел ее в предназначенную горницу.

- Бога ради, только поскорей! Употребите все зависящие от вас средства, чтобы это скорее кончилось! - шепотом упрашивал он востроносенькую немку, и, осторожно выйдя в смежную комнату, закурил сигару и преспокойно уселся на диван дожидаться финала всей этой истории.

Прошло часа три. Князь починал уже третью сигару. У него было очень скверно на душе, ибо там боролось чувство оскорбленного самолюбия (в самом деле, неприятно мужу находиться в подобном положении у акушерки) и чувство страха за возможность столкновения с княжной, боязнь, чтобы все это как-нибудь не раскрылось, не было узнано в свете, боязнь титула почтенного рогоносца, - словом, князю было очень нехорошо. Его по временам била дрожь нервной лихорадки, в особенности когда страдальческие вопли жены становились громче и, стало быть, слышнее в других комнатах серенького домика. Мимо него раза два прошмыгнула востроносенькая немка и раз пять ее помощница. При каждом скрипе отворявшейся двери Шадурский вздрагивал и, весь обданный жаром, тревожно вскидывал глаза на роковую дверь. Немка мимоходом бормотала ему что-нибудь успокоительное, и Шадурский, по уходе ее, повергался в прежнее состояние внутренней борьбы вышеозначенных чувств, боязней и соображений, до нового неожиданного стука дверной ручки. Утомленный всеми этими ощущениями, он уже впадал в легкое забытие. Окружающая обстановка комнаты с немецкими литографиями в рамках, стоны жены, вспоминание всего случившегося в этот день, княжна, Морденко, акушерка, фон Шпильце, подкидыш - все это мешалось между собою и сливалось в какие-то отрывочные, мутно неопределенные образы; пальцы его уже слабели, бессознательно еще кое-как удерживая потухшую сигару; нервно-нойное, болезненное чувство под ложечкой тоже смирялось и затихало, подобно больному зубу перед усыплением как вдруг скрипнула дверь...

Князя будто кольнуло что: он вздрогнул, очнулся и поднял глаза.

На пороге стояла княжна Анна. Колебавшееся пламя свечи, которую держала она, кидало неровный отсвет на ее бледное, встревоженное лицо. Сквозь ночной белый шлафрок видно было, как дрожали ее руки, как тревожно волновалась грудь. Она увидела князя, - и, боже мой, чего только нельзя было прочесть на этом любящем, страдающем лице в одно только мгновение! Тут было и удивление, и безотчетный порыв к нему, и страх, и надежда, и гордое чувство матери, и радость свидания, и горький упрек за невнимание, за равнодушие - много и сильно говорило это лицо, эти глаза, эта улыбка.

- Дмитрий... бога в тебе нет! Можно ли так забыть, оставить меня!.. Дмитрий!.. Милый, ненаглядный... Ты видел ее... видел... нашу девочку, дочку нашу? - лепетала она обрывавшимся от волнения голосом, кинувшись к князю и, как слепая, трогая, ощупывая его руками, словно бы хотела убедиться - точно ли это он стоит перед нею?

Князь, бессознательно вскочивший с места при ее появлении, как провинившийся школьник, стоял неподвижно - смущенный, озадаченный, растерянный до последней крайности. Он не мог собраться с мыслями, не мог сказать ни одного слова. А тут еще из соседней комнаты обличающие стоны жены раздаются. Он струсил и искренне желал провалиться сквозь землю.

- Что ж ты не приезжал ко мне?.. Ведь я одна, совсем одна, пойми ты это!.. Я ведь измучилась, ждавши тебя, - продолжала лепетать больная, не замечая, от наплыва своих ощущений, этого неподвижного смущения и холодности князя. - Мне так хотелось видеть тебя, взглянуть бы только на тебя, слово услышать - ведь мне тяжело, невыносимо... я, как в лесу, ничего тут не знаю... А ты - хорош, и не едешь и слова не напишешь!.. Ну, да я не сержусь теперь... я не сержусь... Я люблю тебя... Я - мать. Ну, обними, ну, поцелуй свою Анну!.. целуй меня - теперь ведь мы одни с тобой. Да что же ты стоишь? Что это с тобою? Дмитрий, что с тобою?.. - отшатнулась она через минуту, с изумлением вглядываясь в смущенную фигуру опешившего князя, ни одним словом, ни одним взглядом и движением не ответившего сочувственно на ее беззаветно-искренний порыв.

- Княжна... извините... я не один, я не один... Уйдите... нас могут увидеть... уйдите, княжна... - бормотал он, кое-как собравшись с силами. Слова дрожали, путались на его языке.

- Княжна... уйдите... Да что это с тобою, Дмитрий, что это за слова ты говоришь?.. Господь с тобою, опомнись!.. - еще порывистее отшатнулась Анна, глядя во все глаза на Шадурского.

- Уходите же, бога ради, я вас прошу!.. - настаивал между тем тот, стараясь отвести от себя ее протянутые руки... - Вы забываетесь... нас увидят... что могут подумать?..

Перетрусивший Чайльд Гарольд говорил уже окончательные глупости, которые какими-то проблесками мелькали у него в голове и сами собою, бессознательно как-то, подвертывались на язык.

- Так это-то твой привет матери твоего ребенка? - проговорила она, по-видимому, спокойно, однако, в сущности, с колюче-горьким чувством в душе.

- Я не один... я не один здесь, - повторял князь, со страхом озираясь на дверь, из которой каждую минуту могла появиться акушерка.

- А! ты не один здесь?.. Да, я слышала!.. я по голосу узнала ее... по этим крикам догадалась, что это - ваша жена, - говорила княжна все тем же наружно-ровным и спокойным голосом.

У князя все лицо передернуло, словно от внезапной ожоги. Этого-то только он и боялся... 'Черт возьми, узнала!.. Стало быть, не скроется... стало быть, узнают все!' - мелькало у него в голове - и это мелькание прожигало мозг, вызывало краску стыда и хватало за сердце. Паче всего князь страшился, чтобы не пронюхали как-нибудь скандала с его законной супругой.

- Стало быть, кончено. Все кончено между нами. Покорно благодарю, что вы наконец-то раскрыли мне