Игнатий поерзал, словно ему было неудобно сидеть. И бросил на Эдисона тревожный взгляд:

— Мы должны признать, что, кто бы он ни был, он охотится за рецептом или книгой не из альтруистических побуждений. Если бы он послал ученика или сам приехал в город с честными намерениями, то немедленно связался бы со мной. Он сообщил бы мне, что хочет участвовать в поисках книги.

— Да.

— Тот факт, что он этого не сделал, может означать только одно, — тихо проговорил Игнатий. — Кто бы это ни был, он один из тех, кто больше не соблюдает истинных традиций Ванзы. Если он существует и хочет скрыть свое имя, найти его будет нелегко.

Эдисон кисло улыбнулся:

— Я согласен, что найти негодяя, владеющего искусством и желающего остаться неузнанным, не просто. Однако его молодой ученик — совсем другое дело.

— Что ты хочешь сказать?

Эдисон поставил свою опустевшую кофейную чашку и поднялся из кресла.

— Вряд ли в Лондоне болтается много рьяных, молодых бойцов Ванзы. Найти его не составит труда. А когда я его заполучу, появится возможность узнать имя того, кто послал его на поиски книги.

— Не трать время, Эдисон. Мы не можем отвлекаться от главной цели. Сейчас самое важное — найти фолиант, пока до него не добрались другие. — Игнатий побарабанил сложенными домиком пальцами. — Если мы потерпим неудачу, тогда и я потерплю неудачу в своем последнем деянии истинной Ванзы.

— Скажите мне, мисс Грейсон, вы уже познакомились с Драконом Эксбриджей?

Бэзил Уэр улыбнулся, присаживаясь рядом с Эммой на изящный, обитый голубым бархатом стул.

Ему пришлось наклониться поближе, чтобы девушка расслышала его. Театральная ложа в этот момент была переполнена — Летти устроила настоящий прием. Во время антракта пришли некоторые из ее пожилых поклонников, чтобы засвидетельствовать свое почтение, И каждый принес по бокалу шампанского для Летти. Они толпились вокруг ее пышной груди, оправленной в этот вечер в алый атлас.

Грудь Эммы, более скромную, подчеркивал глубокий вырез на зеленом платье. Оно было обшито большим количеством золотых лент, которые выполняли определенную роль — скрывали соски. Когда Эмма поинтересовалась, нельзя ли нашить на вырез немного кружев, и Летти, и модистка уверили ее, что это последний крик моды.

Эмма отбросила сомнения. В конце концов, разве она сведуща в подобных вещах? Она — бывшая платная компаньонка, а не модная дама.

Появление в театральной ложе Бэзила Уэра удивило ее. Когда он вошел, девушка была поглощена сценой, разворачивавшейся в ложе Миранды, располагавшейся как раз напротив.

— С драконом? С каким драконом?

Глядя в театральный бинокль, Эмма хмурилась, видя, как Эдисон слишком уж галантно склонился над затянутой в перчатку рукой Миранды.

Все казалось таким ясным, когда они обсуждали свои действия до этого. В антракте Эдисон пойдет в ложу Миранды и завяжет разговор, пытаясь навести леди Эймс на рассказ о событиях ее прошлой жизни.

Все шло по плану, но Эмма обнаружила, что ей совсем не нравится, как Эдисон наклоняется к Миранде. Совсем необязательно было садиться к леди Эймс так близко, чтобы та могла легко водить пальцами по его бедру. Движение, казалось, было непроизвольным, но Эмма чувствовала, что в этой легкой ласке было нечто вызывающее.

— Я говорю о Виктории, леди Эксбридж. — Бэзил, казалось, забавлялся. — Бабушка вашего жениха. Она сегодня здесь. Могу предположить, что из-за вас.

Пораженная Эмма опустила бинокль и повернулась:

— Где она?

— Сидит в ложе третьего яруса напротив; — Бэзил немного повернул голову, чтобы указать направление. — Четвертая слева. Вы не ошибетесь. Это леди в бледно-сиреневом платье с биноклем, направленным на вас.

— Да, похоже, половина театра разглядывает меня в бинокли, — пробормотала Эмма. «А другая половина разглядывает Эдисона и Миранду», — подумала она.

Тем не менее, девушка взглянула на третий ярус и отсчитала четвертую ложу слева. Она увидела маленькую, царственного вида женщину в дорогом сиреневом платье и таких же перчатках. Бинокль леди Эксбридж действительно был направлен в сторону Эммы.

— Говорят, — негромко проговорил Бэзил, — что они со Стоуксом презирают друг друга. К несчастью, после смерти сына у леди Эксбридж не осталось других родственников, кроме незаконнорожденного внука.

— А у него нет никого, кроме нее, — проговорила себе под нос Эмма.

— Они пребывают в состоянии войны с тех самых пор, как ваш жених спас фамильное состояние.

— Мне известно, что в их отношениях существует некоторая натянутость, — осторожно произнесла Эмма.

— Это мягко сказано. — Бэзил вздел бровь. — Отца Стоукса не слишком волновали финансовые дела. Уэсли Стоукс действительно проиграл в азартные игры все свое наследство, а потом взял и сломал себе шею, катаясь верхом.

— Да, конечно, я знаю эту историю, — решительно сказала Эмма. — Со стороны моего… э… жениха было очень благородно спасти фамильное состояние после смерти отца.

Бэзил усмехнулся:

— Вряд ли он действовал исходя из благородных побуждений. Все сходятся во мнении, что он сделал это, дабы унизить леди Эксбридж.

— Унизить ее? Да каким же образом этому может послужить такой поступок?

— Мне говорили, что он надеялся заставить ее ввести его в высший свет. Разумеется, это последнее, что она захочет сделать. Он ведь обуза для нее. Виктория предпочла покинуть свет.

— Какой ужас!

— Говорят, что Стоукс — точная копия своего отца. При каждой их встрече Виктория, без сомнения, видит в нем своего сына и представляет, каким бы тот мог стать, если бы у него был другой характер. Это наверняка причиняет ей боль.

— Как это печально для них обоих…

Бэзил рассмеялся:

— Да будет вам, моя дорогая! Вы слишком мягкосердечны. Вы не понимаете законов высшего света. Уверяю вас, ни Стоукс, ни леди Эксбридж не тратят времени на печаль. Они слишком заняты наслаждением от схватки.

Эмма увидела, что леди Эксбридж опустила бинокль и повернулась, чтобы что-то сказать дородной матроне, сидевшей рядом с ней. Она не могла разобрать выражения лица леди Эксбридж, но что-то в ее натянутой, нервной манере двигаться сказало Эмме, что Бэзил ошибался. Леди Эксбридж не испытывала наслаждения от войны со своим внуком. Не нужно было никакой особой интуиции, чтобы понять: это очень несчастная и, вероятно, очень одинокая женщина.

— Интересно…

Голос Бэзила вдруг сделался задумчивым.

— Да? — взглянула на него Эмма. — В чем дело?

— Да так, ничего. Забудьте.

— Едва ли я могу это сделать, когда вы ведете себя так загадочно, сэр. Что вы хотели сказать?

— Это, разумеется, не мое дело, но… — Бэзил вздохнул:

— Возможно, будет только справедливо предостеречь вас.

— Предостеречь меня от чего?

Уэр понизил голос и с серьезным видом наклонился к ней:

— Прошу вас, примите это только как естественную заботу друга. Мне внезапно пришло в голову, что вы можете стать пешкой в их войне.

— Бога ради, что вы хотите этим сказать? Бэзил прищурился: