– Раз вы просите личную охрану, я должен договориться с шефом, только он может дать на это разрешение. Вам придется подождать, это займет немного времени.
Толстяк шире выдвинул ящик стола и вынул из него магнитофон. Он записал все, что я говорила!
В кабинет вошел сотрудник, который привел меня сюда.
– Проводите госпожу в приемную, – попросил очкарик.
Однако сотрудник провел меня не в холл, где я ждала в первый раз, а в комнату, напоминавшую маленькую гостиную, со столиками, на которых лежали какие-то журналы, и удобными креслами. В прилегающем коридорчике я заметила две двери с соответствующими опознавательными знаками.
Кроме меня в приемной никого не было. Я сидела и раздумывала, чем закончится мой визит сюда. Не разговаривала ли я слишком эмоционально? Наверное, лучше было бы изложить факты сухо… Но как я могла это сделать в отношении высокого голландца? Перечислить только обстоятельства, при которых я с ним встречалась? Но я должна была обратить их внимание на серьезные вещи, сами они могли не соединить их воедино. Сочтут ли они сказанное мною достаточным для того, чтобы заняться этим человеком? А если уж придут к выводу, что мне нужна охрана, как такая охрана может выглядеть? Среднему человеку кажется, что полиция всесильна, но так ли это?
Я почувствовала на себе последствия бессонной ночи. Если бы можно было выпить кофе! Раз уж они так обо мне заботятся, имеют такие элегантные приемные, могли бы установить и автомат с кофе…
Время близилось к двенадцати, когда за мной пришел тот же самый сопровождающий и повел меня обратно в кабинет, где правил очкарик.
– Вас хочет видеть шеф, – заявил толстяк.
Кабинет шефа находился на том же этаже. Толстый очкарик открыл дверь, чтобы пропустить меня.
Я вошла и… почувствовала, что проваливаюсь сквозь землю.
За столом сидел высокий голландец! Очкарик, вошедший в кабинет следом за мной, объявил:
– Господин комиссар желает сам выслушать ваше сообщение, – и застыл в выжидательной позе.
Голландец повернул голову в сторону окна, потом его взгляд быстро пробежал по мне и остановился на толстяке.
– Благодарю, больше не буду задерживать, знаю, что у тебя много текущей работы.
Очкарик вышел. Мы остались одни. На столе стоял магнитофон. Я почувствовала, как теплая волна охватывает мое лицо и движется к шее.
– Садитесь.
Я села. Еще раз посмотрела на несчастный магнитофон.
– Это тот, с моей записью? – спросила я, глядя в сторону.
– Да.
– И… вы уже слушали?
– Разумеется.
– Надеюсь, мне больше ничего не нужно говорить. А ту часть, которая касается вас, можно стереть, – выдавила я из себя.
– Мы не можем стирать показания. Все останется записанным, а потом вы подтвердите это своей подписью.
– О Боже… – простонала я. – Зачем вам так меня компрометировать?
– Здесь нет компрометации.
– Как нет? Принять комиссара полиции за торговца наркотиками и прибежать в полицию с просьбой защитить от него, потому что я боюсь с его стороны покушения на свою жизнь? Ни с чем подобным вы наверняка никогда не встречались…
– В ситуации, в какой вы оказались, вы имели право предполагать все.
– Можете не утешать меня. Но все то, во что я впуталась из-за шапки Янины Голень, порождало самые худшие мысли…
– Чтобы убедить вас в правильности вашего поведения, могу сказать, что и я подозревал вас…
Я наконец подняла глаза и посмотрела на него.
– Меня?! В чем?
– В контрабанде наркотиками.
Он произнес это настолько бесстрастно, что я чуть не подскочила.
– Как вам могло прийти в голову что-либо подобное?! – выкрикнула я.
– Так же, как и вам пришло в голову, что я член банды. – Он слегка усмехнулся. – Но я не считаю свою ошибку компрометацией и, еще хуже, профессиональной ошибкой.
– Что могло вызвать у вас подозрения на мой счет? – Я захотела в конце концов выяснить суть.
– Это, собственно, не касается того дела, по которому вы пришли. А пришли вы в управление полиции и дали показания, в частности и о моей личности. – Мне почудилось, что в этот момент он сдержал улыбку. – Вы были свидетелем того, как женщину оглушили и бросили в амстердамский канал. Кроме того, вы сказали, что один из трех убийц той женщины ваш сосед, не так ли?