мужчин больше, чем положено.

– А где же единство?

– Принято считать, что у Екатерины была своего рода нимфомания. Но с точки зрения психологии такая женщина не может любить по-настоящему ни одного мужчину. Потому она их постоянно меняет.

– А можно от этого вылечить?

– Лекарство это такое, что многие пациенты его боятся. Иногда от этого может вылечить только другая женщина. Такая, как Жанна д’Арк.

– Ага, тогда и получается единство противоположностей?

– Да, то есть психологический ноль. Но тогда Жанна не стала бы Орлеанской девой, а Екатерина вряд ли Великой.

После демонических культов, амазонок и матриархата в порядке исторического развития мракобесы НКВД стали подкапываться под суфражисток. Они относились к этим смелым борцам за эмансипацию женщин без тени уважения и считали их просто современными амазонками. Те высокие идеи и громкие слова, которыми суфражистки оперировали на своих митингах и демонстрациях, служили якобы только для маскировки. А на самом деле их интересовало только одно равноправие с мужчиной – ходить в штанах.

Одна книжка с красным штемпелем НКВД так и называлась «Эмансипация женщин в свете психопатологии». Недаром про НКВД говорят: был бы человек, а статья найдется.

Подведя столь странную историческую базу, библиотека Максима переходила к современности в форме служебного архива. Вот папка со всякими кляузами на одну из самых заслуженных бабушек русской революции – мадам Коллонтай. Дочь царского генерала, она была настолько классово сознательна, что еще в девическом возрасте примкнула к подпольной работе большевиков и участвовала в революции.

Столь же активно эта красная суфражистка сожительствовала с революционной матросней и прославилась как апостол свободной любви. Вот групповая фотография, посвященная первой годовщине Октября: двенадцать апостолов во главе с Лениным и среди них как единственная женщина – Коллонтай. Даже Сталина здесь нет, а она есть. Значит, высоко она летала. А вот ее фотография в молодости с растрепанными волосами и шалыми глазами.

– Иван Васильевич, что это у нее глаза, как с перепоя?

– Кокаин голубушка нюхала, – ответил медик НКВД.

Позже эта повивальная бабка Октября была послом в Швеции, единственной советской женщиной в столь высоком дипломатическом ранге. Но вместо послужного списка Коллонтай в папке были под штемпелем «Особо секретно» подробнейшие допросы тех людей, кто на личном опыте знал интимную жизнь этой жрицы свободной любви.

Подобное же дело на Елену Стасову, ближайшую сотрудницу Ленина и затем секретаршу Сталина, которая, происходя из столбового дворянства, тоже оказалась столь эмансипирована, что всю свою жизнь посвятила беспощадному уничтожению этого самого дворянства. Будучи секретарем ЦК партии, эта милая дама занималась не школами или, скажем, детскими домами, а руководила 5-м отделом ЦК – по шпионажу за границей.

А вот еще одна суфражистка – старая большевичка Землячка, маленькая, как макака, и сморщенная, как мощи, старушенция с пенсне на носу. Она отличилась тем, что во время гражданской войны совместно с Белой Куном три года заправляла крымским ЧК так, что Черное море покраснело от крови. Подавая пример революционной сознательности, она собственноручно расстреливала пленных белоофицеров.

– Милые старушки, а? – улыбнулся доктор Быков. Странно, охотясь за нечистой силой, инквизиция НКВД подкапывалась под всех коммунистических святых. Рядом толстенькое досье на Долорес Ибаррури (Пассионарию), пламенного трибуна гражданской войны в Испании. Жена республиканского премьера Негрина, она была лидером испанской компартии и участвовала в гражданской войне активнее, чем ее муж. И она тоже развлекалась тем, что собственноручно расстреливала пленных.

Когда же дела стали плохи, она оставила своего республиканского мужа расплачиваться за ее коммунистические грехи, а сама сбежала в Москву. В примечаниях 13-го отдела НКВД проскальзывало сожаление, что в современной Испании нет Торквемады, который познакомил бы этого трибуна революции с трибуналом инквизиции.

Следующее дело начиналось со ссылкой на энтомологию и какую-то разновидность пауков, у которых принято, что после брачной ночи самка пожирает своего супруга. Рядом же паукообразная физиономия Анны Паукер с вытянутыми в трубочку губами, словно она нацеливалась в кого-то плюнуть. Во время чистки московского Коминтерна паучиха Паукер донесла на своего мужа в НКВД, обвинив его в троцкизме. Перед смертью и Марсель Паукер прошел через 13-й отдел, где с него сняли подробнейшие показания про его паучиху, которые, как это ни странно, касались не ее политических убеждений, а техники ее любви.

Следом шел алфавитный список всех любовников Анны Паукер, очень похожий на перечень всех членов Коминтерна. И за ним второй список – кого из них эта любвеобильная дама подвела под расстрел в подвалах НКВД.

– Видите, – сказал доктор Быков, – она делала то же самое, что и царица атлантов. Потому-то мы и интересуемся Атлантидой.

Тем временем комиссар госбезопасности Максим Руднев отдыхал от охоты за нечистой силой и запросто возился со своим аквариумом. Одна из его золотых рыбок захворала расстройством желудка, и Максим, засучив рукава, пересаживал больную рыбешку в отдельный тазик, наполненный слабительным раствором глауберовой соли.

– Макс, – сказал Борис, – вы тут сводите все к вопросам пола. И это немножко попахивает фрейдовским психоанализом. А ведь фрейдизм у нас официально запрещен.

– Да, фрейдизм запрещен не только коммунистами, но и католической церковью. Потому что в фрейдизме правда перепутана с ложью. И непосвященному человеку трудно разобраться, где правда и где ложь.

– Хорошо, – сказал Борис. – Но что все это такое?

Максим сидел на корточках, мешал воду пальцем и бормотал себе под нос, как шаман во время камлания:

– Хм-хм, что это такое? Это… это дело о семи печатях. И на это тебе не ответят ни Фрейд, ни сам папа римский.

– Ну а вы тут это знаете?

– Конечно, – усмехнулся комиссар госбезопасности СССР. – Мы все знаем.