основные правила в бейсболе: с ними невозможно ошибиться, а без них сразу воцарится Неразбериха.

Выйдя в коридор, Иджер чуть не налетел на сторожа Энди Рейли. Не успел он со своими подопечными пройти и нескольких шагов, как его окликнули:

— Привет, Сэм!

Сэм не мог просто обернуться; это означало оставить ящеров у себя за спиной. Поэтому прежде, чем ответить, он встал позади них.

— Привет, Барбара. Что вы здесь делаете? Подойдя, она улыбнулась. Барбара уже не боялась Ульхасса и Ристина.

— Я здесь часто бываю. Мой муж работает в Метлабе, помните?

— Да, вы же мне говорили, Я забыл.

«Интересно, — подумал Иджер, — знает ли Барбара Ларсен, что на самом деле скрывается за непритязательным названием „Металлургическая лаборатория“? Может, знает, а может — нет». Обстановка секретности вокруг атомной энергии уже не была такой строгой, как до появления ящеров, продемонстрировавших работоспособность этой энергии. Тем не менее Сэма недвусмысленно предупредили, что с ним случится, если он будет слишком много болтать. Он не хотел, чтобы после какой-нибудь «случайной» сигареты у него отшибло память или случилось что-либо похуже.

— Что-нибудь слышно о вашем муже? — спросил он.

— О Йенсе? Нет, ничего. — Барбара держалась, но ее лицо начало дрожать. Когда она заговорила вновь, в ее голосе звучало… нет, не беспокойство, а страх. — Он должен был вернуться давным-давно. Вы знаете, все сроки истекли уже тогда, когда вы привели этих уродцев в кабинет доктора Баркетта. И если в ближайшее время Йенс не появится…

— Профессор Ферми сообщил мне, что проект собираются перевести из Чикаго.

— Я не была уверена, что вы знаете, и не хотела говорить лишнее, если бы вам об этом было неизвестно, — ответила Барбара. — Ведь это было бы ужасно, если бы Йенс вернулся только лишь затем, чтобы обнаружить, что больше нет никакого Метлаба, правда?

— Может случиться, не будет и Чикаго, — сказал Иджер. — Со слов Ферми я узнал, что линия фронта уже близ Авроры.

— Я об этом не слышала. — Барбара поджала губы. На переносице появилась выступившая от тревоги морщинка. — Они… наступают.

— Что вы будете делать? — спросил Сэм. — Поедете со штатом Метлаба, когда они снимутся?

— Просто не знаю, — призналась Барбара. — Фактически я шла сюда поговорить об этом. Для меня держат место, но я не знаю, воспользуюсь ли этой возможностью. Будь я уверена, что Йенс вернется, я бы осталась, невзирая ни на что. Но он уже так давно отсутствует, что мне все тяжелее верить в это. Я стараюсь, но…

Она опять замолчала и полезла в сумочку за платком. Иджеру хотелось обнять эту женщину. Но из-за двух ящеров, стоящих между ними, объятия были неосуществимы. Впрочем, даже без ящеров это все равно выглядело бы глупо. Барбара решила бы, что он просто ухлестывает за ней, и по крайней мере наполовину была бы права. Сэм даже не сказал ей, что Ферми предложил ему эвакуироваться вместе с персоналом Металлургической лаборатории. Чувствуя себя неуклюжим и бесполезным в данной ситуации, Иджер промямлил:

— Барбара, я надеюсь, он все-таки вскоре вернется.

— Боже мой, я тоже надеюсь. — Ее пальцы скрючились, красный лак на ногтях делал их похожими на кровавые когти. Лицо Барбары исказилось. — Пусть обрушится Божье проклятье на ящеров за то, что они появились здесь и уничтожают все, что люди пытались сделать, пока оставались людьми. Даже трудные времена — они были нашими трудными временами, а не чьими-то.

Ульхасс и Ристин научились английскому почти в той же степени, в какой Иджер усвоил их язык. Вспышка гнева у Барбары заставила их вздрогнуть.

— Не волнуйтесь, — успокоил их Сэм. — С вами ничего не случится.

Он понимал чувства Барбары: подобный гнев был знаком и ему самому. Но постоянное общение с пленными ящерами заставило его начать думать о них как о людях. Иногда — почти как о друзьях. Он ненавидел ящеров в целом, но не испытывал индивидуальной ненависти. И от этого ощущал определенную неловкость.

Кажется, Барбаре тоже стало неловко. Она уже научилась отличать одного пленника расы пришельцев от другого.

— Не беспокойтесь, — сказала она двум подопечным Иджера. — Я знаю, тут нет вашей личной вины.

— Да, вы это знаете, — произнес Ульхасс своим шипящим голосом. — Но что бы мы делали, если бы вы не знали? Ничего. Мы… как это у вас говорят?.. в вашей схватке?

— Хватке, наверное, — подсказал Иджер. — Или ты подразумевал, «B вашей власти»?

— Я не знаю, что я подразумевал, — заявил Ульхасс. — Это ваша речь. Вы учите, мы учимся.

— Они такие, — объяснил Барбаре Иджер, пытаясь найти менее эмоциональную тему для разговора. — В настоящий момент они наши узники. Это значит, что мы как бы стали их высшим командованием и все наши слова принимаются как приказ.

— Доктор Баркетт говорил о том же, — кивнув, сказала Барбара. Она повернулась к ящерам: — Ваш народ пытается взять всю нашу планету под свою власть. Вы удивляетесь, что мы не любим вас?

— Но мы — Раса, — сказал Ристин. — Это наше право. Иджер научился распознавать интонацию в голосах ящеров. В голосе Ристина он ощутил удивление: как это Барбара может сомневаться в подобном «праве»?

Иджер щелкнул языком. Оба пленника повернули к нему свои глаза. Сэм пользовался этим звуком, когда хотел привлечь их внимание.

— Вы вскоре убедитесь, что на нашей планете далеко не все согласны с этим вашим «правом».

Теэрц очень жалел, что при катапультировании его кресло не заклинило. Лучше погибнуть вместе с самолетом, чем упасть прямо в руки ниппонцев. У них, в отличие от народа Расы, не было когтей, но от этого их «объятия» не становились более радушными.

Теэрц очень быстро узнал, каковы ниппонцы. Еще до того, как его привезли в Харбин, иллюзии насчет достойного обращения с пленными развеялись, словно дым. Но поскольку Теэрц видел, как ниппонцы обходятся с соплеменниками, его это не слишком удивило.

Конечно, остальные тосевитские империи тоже были варварскими. Но у их вождей хватало здравого смысла понимать, что война — дело рискованное, где ситуация в любой момент может измениться к худшему, и что обе стороны подвержены риску потерять своих пленных. Однако от ниппонских солдат ожидалось, что прежде, чем попасть в плен, они покончат жизнь самоубийством. Это было довольно скверно. Но что еще хуже, ниппонцы считали, что их враги руководствуются теми же правилами, и презрительно называли пленных трусами, заслуживающими самого худшего обращения.

Теэрц оглядел себя. Начиная с шеи и до самого паха, у него под кожей проступали все ребра. Пища, которой его кормили, была грубой, и давали ее не слишком много. Пилот подозревал, что, если бы он не был нужен ниппонцам для допросов, его предпочли бы вообще не кормить.

Дверь маленькой комнаты, где его держали, со скрипом повернулась на ржавых петлях. Вошли двое вооруженных охранников. Теэрц вскочил на ноги и поклонился им. Однажды, когда он забыл это сделать, охранники избили его. С тех пор он не забывал.

Вслед за охранниками в тесной вонючей камере появился офицер, который привез его в Харбин. Теэрц снова поклонился, на этот раз ниже. Ниппонцы чрезвычайно щепетильны относительно подобных церемоний.

— Добрый день, майор Окамото. Надеюсь, вы хорошо поживаете? — спросил Теэрц.

— Хорошо.

Окамото не стал спрашивать, как поживает Теэрц, здоровье пленника его не интересовало. Он перешел с ниппонского на язык Расы. Несмотря на сильный акцент, говорил он все более бегло.

— Ты немедленно отправишься со мной.

— Будет исполнено.