Сэм оставил Ульхасса и Ристина устраиваться на ночлег и пошел к себе. Комната была роскошно обставлена: стол с керосиновой лампой, вешалка, помойное ведро, койка с несколькими дополнительными одеялами.

«Это тебе не Билтмор, — решил Иджер. — Так жить можно».

Он сел на койку. Почитать бы что-нибудь, лучше всего — «Эстаундинг». Что-то стало с журналом после вторжения пришельцев? Последний номер Сэм читал в тот самый день, когда на их поезд, шедший из Мэдисона, напали ящеры. Но научная фантастика вряд ли останется прежней теперь, когда чудовища с глазами хамелеонов разгуливают по Земле и намерены ее завоевать.

Иджер нагнулся, чтобы развязать ботинки — единственное, что он собирался снять на ночь. Он настолько привык спать в форме, чтобы не замерзнуть, что все, отличавшееся от такого вида ночлега, начинало казаться ему неестественным.

Сэм развязал второй шнурок, когда снаружи кто-то постучался.

— Кто там? — громко спросил Иджер.

«Должно быть, что-то связанное с ящерами, — подумал он. — Неужели не могут подождать до утра?» Стук повторился. Значит, не могут. Бормоча себе под нос, он встал и открыл дверь.

— Ого, — произнес он.

К ящерам это не имело никакого отношения. На пороге стояла Барбара Ларсен.

— Можно войти? — спросила она.

— Ого, — снова произнес Сэм и тут же добавил: — Конечно. Ты уж входи, а не то комната выстудится.

Сесть в комнате можно было лишь на койку, куда и села Барбара. После случившегося на «Каледонии» и ее поведения с тех пор Иджер не знал, стоит ли ему садиться рядом. Сэм решил вести безопасную игру. Он стал расхаживать взад-вперед перед печкой.

Некоторое время Барбара наблюдала за ним, потом сказала:

— Сэм, все нормально. Вряд ли ты станешь приставать ко мне. Об этом в общем-то я и хотела поговорить.

Иджер опасливо устроился в изголовье койки, на противоположном конце от Барбары.

— О чем здесь говорить? — спросил он. — То была одна из безумных вещей, которые иногда происходят. Если ты хочешь делать вид, будто ничего не было… — Он хотел закончить фразу словами «что ж, пожалуйста». Нет, не совсем то. Сэм сказал по-другому: — Можешь так и поступить.

Так звучало лучше.

— Нет. Я давно хочу перед тобой извиниться. — Барбара глядела не на него, а на истертые, серовато-желтые доски пола. — Я не должна была потом вести себя с тобой так, как вела. Прости меня. Просто после того, как у нас с тобой это произошло, я наконец-то осознала, что Йенс… он мертв… он должен быть мертв… Все это разом навалилось… Прости, Сэм.

Она закрыла лицо руками. Сэм почти сразу понял, что она плачет.

Он приблизился к Барбаре и нерешительно положил свою руку ей на плечо. Она оцепенела от его прикосновения, но потом повернулась вполоборота и спрятала лицо у него на груди. Сэм едва ли мог удержаться, чтобы ее не обнять.

— Все хорошо, — сказал он, даже не зная, действительно ли все хорошо. Он не знал даже, слышит ли Барбара эти слова. — Все хорошо.

Через какое-то время ее рыдания сменились икотой. Барбара отпрянула от него, затем полезла в сумочку и прикрыла рот носовым платком.

— Должно быть, я похожа на ведьму, — сокрушенно произнесла она.

Сэм внимательно поглядел на нее. Слезы все еще блестели на щеках Барбары и наполняли ее глаза. На ней не было ни туши для ресниц, ни другой косметики, способной оставить потеки. Если ее лицо и опухло от слез, при свете керосиновой лампы этого не было видно. Но даже если оно и так, разве это важно?

— Барбара, мне ты кажешься красивой, — медленно сказал он. — Я давно так думаю.

— Давно? — удивилась она. — Но ты никогда этого не показывал, пока не…

— Я не имел на это права, — ответил он и больше ничего не стал говорить.

— Ты хочешь сказать: пока оставалась хоть какая-то надежда, что Йенс жив? — докончила за него Барбара.

Он кивнул. Ее лицо сморщилось, но она заставила себя остаться спокойной.

— Ты — джентльмен, Сэм. Ты знаешь об этом?

— Я? Об этом я ничего не знаю. Все, что я знаю… — Он снова умолк. Он мог бы сказать: «Все, что я знаю, — это бейсбол, и там я крутился черт знает сколько лет». Это было правдой, но в данный момент Барбаре требовалось услышать совсем другое. Сэм предпринял новую попытку: — Я знаю лишь то, что постараюсь заботиться о тебе, если ты этого от меня хочешь.

— Да, именно этого я и хочу, — серьезно ответила она. — В такие времена никому не выжить по одиночке. Если мы не будем помогать Друг другу, держаться друг за друга, что тогда вообще остается?

— У тебя есть я.

Сэм немало лет одолевал жизненный путь сам по себе. Фактически он не был одинок: у него всегда была команда, гонка за призами, надежда прорваться выше (хотя она постепенно угасла) — все это заменяло ему семью, жизненную цель и мечты.

Он покачал головой. Как бы глубоко ни пустил бейсбол корни в его душе, сейчас не время думать об этом. Все еще с опаской, все еще испытывая неуверенность, он снова обнял Барбару. Она уставилась в пол и так глубоко вздохнула, что он чуть не разжал руки. Но потом Барбара тряхнула головой. Сэм достаточно ясно понимал: она заставляет себя забыть про Йенса. Барбара склонила свое лицо к его лицу.

Спустя какое-то время он спросил:

— Хочешь, я задую лампу?

— Делай, как тебе нравится, — ответила она. Наверное, Барбара меньше стеснялась раздеваться при свете, чем он. Она же привыкла к интимным отношениям с мужчиной, напомнил себе Сэм. Под одеяло они забрались вместе, и не из-за скромности, а ради тепла.

Уже позже, когда оба достаточно согрелись, чтобы сбросить большинство одеял на пол, они легли обнявшись. Койка была настолько узкой, что места вдвоем едва хватало. Иджер провел рукой по спине Барбары, запоминая ее очертания и стремясь прочувствовать Барбару. Тогда, на борту «Каледонии», у них для этого не было времени; там у них ни на что не было времени, кроме слепой, обуявшей их страсти. То, что сейчас испытывал Сэм, было не сравнимо ни с чем — возможно, даже с той ночью, когда он потерял невинность. Правда, тогда ему тоже было очень приятно. Сейчас он ощущал в себе больше уверенности, словно мог рассчитывать, что нынешний сон продлится намного дольше..

— Позади Остолопа Дэниелса пылал салун под названием «Не проходи мимо». Всегда грустно видеть, как история исчезает в дыму, а двухэтажное, обшитое деревом здание в стиле греческого Ренессанса было одной из достопримечательностей Нейпервилля с 1834 года. Надо заметить, что это был далеко не единственный горящий дом в Нейпервилле. Остолоп не представлял, как армия сумеет удержать город. А ведь у них практически не оставалось тылов — Чикаго находился совсем рядом.

И уж если быть совсем точным, «Не проходи мимо» являлся лучшим салуном Нейпервилля. Дэниелс находился в городе недавно, но успел-таки вкусить квинту доброго бурбона. На его рукавах теперь уже красовались три нашивки, и, если раньше зеленые юнцы учились у него играть в бейсбол, нынче ему приходилось показывать им, как быть солдатами. Но вместо советов его давнишних тренеров сейчас он заимствовал свои наставления у покойного сержанта Шнейдера.

Примерно каждые полминуты внутри горящего салуна взрывалась очередная бутылка со спиртным, словно снаряд внутри подожженного танка. Оглянувшись назад, Остолоп увидел маленькие голубые язычки спиртового пламени, мигающие среди ненасытных красных сполохов от горящих деревянных конструкций.

— И все коту под хвост, — со вздохом произнес Остолоп.

Рядовой, находившийся подле Дэниелса, щуплый очкастый парнишка по имени Кевин Донлан, который, судя по лицу, возможно, даже бриться еще не начал, сказал:

— Могу поспорить, сержант, этому домику явно больше сотни лет.