быстро накинул пальто и как на крыльях полетел к церкви. Когда он оказался внутри, на него градом посыпались вопросы:

— Что случилось? Что им было от тебя нужно?

— Меня отпускают, — ответил он просто. Йенс до сих пор не верил своему везению. Еще в Уайт- Салфер-Спрингс полковник Гроувз (или генерал Маршалл?) говорил ему, что по своей зависимости от указаний вышестоящего начальства ящеры еще хуже русских. Боссы Гника сказали ему, что показания, данные под действием препарата, являются подлинной правдой и для него их слова стали Священным Писанием. Пока вышестоящие начальники оказывались правы, такая система была довольно хороша. Но когда они ошибались…

Половина пленных бросилась к Йенсу, чтобы похлопать его по спине и пожать руку. Поцелуй Сэл был настолько выразительным, что Йенс невольно обнял ее.

— Повезло же тебе, дурень, — наконец прошептала она и отошла.

— Да, — очумело пробормотал он.

Йенсу вдруг расхотелось покидать это место… потянуло остаться хотя бы на одну ночь. Но нет. Если он не уберется, пока его отпускают, ящеров непременно заинтересует причина, почему он задержался и они могут изменить свое решение. Так что нечего к думать об этом.

Йенс протиснулся сквозь дружелюбно настроенное тесное кольцо его недавних сотоварищей, чтобы забрать веши со скамейки, которую он привык называть своей. Надевая рюкзак, он только сейчас обратил внимание на тех мужчин и женщин, которые не торопились желать ему удачи. Честно говоря, они смотрели на Йенса с оттенком ненависти. Некоторые из них (не только женщины, но даже мужчины) отвернулись, чтобы он не видел, как они плачут. Ларсен со всех ног бросился к двери. Если бы ящеры и разрешили, он ни за что не остался бы здесь еще на одну ночь, даже ради Сал и всех ее жарких ласк. Всего несколько секунд, полных зависти и злости, — это больше, чем Йенс мог выдержать.

Ящеры оказались достаточно оперативными. Когда он вышел, один из них уже стоял с его велосипедом. Забираясь в седло, Йенс бросил последний взгляд на бледные, изможденные лица, жадно смотрящие из церковных окон на свободу, которую эти люди не могли разделить с ним. Йенс ожидал пережить в момент своего освобождения любые другие чувства, но только не стыд. Он нажал на педали. Из-под колес полетел снег.

Вскоре Фиат остался позади.

Не прошло и часа, как Йенс сделал привал. Он выбился из формы, в которой находился до своего ареста и плена.

— А ну-ка давай двигать, не то закоченеешь, — сказал он вслух.

В отличие от физической сноровки, привычка разговаривать с собой вернулась почти сразу.

Когда Йенс увидел на указателе слово «Монтпельер», то благоразумно объехал этот город, выбирая окольные тропинки, затем вернулся на шоссе-18. Несколько следующих дней миновали без всяких неожиданностей. Йенс обогнул также и Мэрион, зато проехал прямо через Суитсер, Конверс, Вопеконг и Галвстон. Когда ему хотелось есть, он находил что-то из еды. Когда уставал, его как будто специально ожидал сеновал или заброшенный фермерский дом.

Однажды Йенс нашел в ящике комода пачку сигарет «Филип Моррис». Он уже и не помнил, когда в последний раз держал в руках сигарету. Словно желая наверстать упущенное, Йенс впал в неистовство и накурился почти — до головокружения и тошноты.

— Так тебе и надо, — сказал он себе, когда в течение следующего дня его мучил кашель.

На дорогах центральной Индианы люди встречались ему редко, и это очень устраивало Йенса. Ящеры попадались еще реже, что радовало его намного больше. Как бы он смог объяснить свое пребывание здесь, за много миль к западу от того места, которое назвал Гнику? Удача не оставляла его, и объяснений тому он искать не хотел.

Среди этих пустынных зимних просторов война между людьми и ящерами казалась чем-то далеким (хотя не что иное, как война, опустошило эти места). Правда, раза два, где-то вдалеке. Йенс слышал перестрелку: достаточно редкие залпы из боевых (а может, и спортивных) винтовок и ответные очереди автоматического оружия ящеров. И один или два раза у него над головой с визгом пролетали самолеты пришельцев, прочерчивая белые борозды в небе.

Где-то между городками Дельфы и Янг-Америка ухо Ларсена уловило новый звук — звук периодических разрывов. Чем дальше на запад он двигался, тем громче становились эти разрывы. Примерно через полчаса с того момента, как он впервые услышал этот звук, Йенс вскинул голову, словно преследуемый охотниками зверь, который почуял запах.

— Да это же артиллерия! — воскликнул он.

Йенса охватило волнение. Артиллерия означала, что люди продолжают воевать с ящерами, и на более серьезном уровне, нежели партизанские вылазки. Но она также означала и опасность, ибо снаряды летели оттуда, куда он ехал.

Проехав дальше, Йенс понял, что артиллерийская дуэль ведется не слишком интенсивно. Несколько снарядов с одной стороны, несколько ответных выстрелов. Он миновал батарею ящеров. Их орудия не прицеплялись к машинам, а были установлены на гусеничных шасси наподобие танковых. Расчет ящеров, обслуживающий батарею, не обратил на него никакого внимания.

Вскоре после этого Йенсу стали попадаться искореженные остовы боевых машин, большинство из которых сейчас были похожи на диковинные снежные сугробы. Дорога, до сих пор такая ровная, запестрела не то что выбоинами, но воронками от снарядов. Чувствовалось, что бои шли здесь совсем недавно.

Йенс успел слезть с велосипеда прежде, чем въехал в запорошенную снегом воронку. На него навалилось уныние. Неужели после того, как он с такой лёгкостью миновал занятую ящерами территорию, его задержат люди? Он уже начинал верить, что вскоре доберется до Чикаго. Дать надежде чуть-чуть окрепнуть и вдруг разом лишиться ее — такое казалось Йенсу жестоким и нечестным.

Потом на его пути возник первый пояс заграждений из ржавой колючей проволоки. Ее вид напоминал фильмы о Первой мировой войне.

— И как прикажете продираться через все это? — требовательно спросил Ларсен у равнодушного мира. — Мне что, перелетать по воздуху вместе с велосипедом?

Шипение, свист, завывание… удар! Слева от Йенса вверх взметнулись комья мерзлой земли вместе с осколками снаряда. Один из них срезал несколько спиц на переднем колесе. С такой же легкостью он мог бы срезать ногу Йенса. Неожиданно артиллерийская перестрелка сделалась для него предельно реальной. Теперь это уже не были абстрактные снаряды, летающие взад-вперед согласно законам ньютоновской механики с поправкой на сопротивление воздушной среды. Упади один снаряд поближе (пусть не поближе, а просто разлетись осколки по-иному), ему бы больше не пришлось тревожиться насчет дороги в Чикаго.

Сверху опять послышался звук, чем-то похожий на пыхтение товарного поезда. На этот раз Ларсен нырнул в снег прежде, чем упал снаряд. Тот разорвался где-то в гуще колючей проволоки, и ее клочки, вероятно, тоже взмыли в воздух. «Неважно, что шмякнет по тебе, в любом случае приятного мало», — заключил Йенс.

Он осторожно поднял голову, надеясь, что снаряд расчистил путь через проволоку. Молодые англичане, воевавшие на Сомме, точнее, уцелевшая их часть сказала бы Йенсу, что он понапрасну расточает свой оптимизм. Танки еще могут крушить проволочные заграждения, но только не снаряды.

Как же тогда пробраться? Поблизости то и дело падали снаряды, и Йенсу очень не хотелось вставать и искать какой-либо проход сквозь проволочные джунгли. Он повернул голову, чтобы посмотреть, как далеко на север и запад тянутся заграждения. Во всяком случае дальше, чем позволяло видеть его отличное зрение. Может, отсюда до самого Чикаго проходит ничейная земля? Чем черт не шутит, может, и так.

— А ну-ка, дружище, прекрати вертеть башкой, если не хочешь, чтобы я проделал в ней вентиляционное отверстие тридцатого калибра.

Голос исходил оттуда, куда Ларсен не смотрел. Йенс послушно застыл.

— Годится, — сказал голос. — Теперь поворачивайся ко мне, медленно и без рывков. И чтобы лапы твои я тоже постоянно видел.

Йенс повернулся медленно и без рывков. В пяти футах, появившись, словно гриб после дождя, лежал распластавшись человек в хаки и металлической каске. Его винтовка была направлена прямо в грудь Йенса.