прежде чем за отцом Михаилом каждое слово повторять!

— А может, князю про Илларионовы замыслы донести?

— Незачем! Князь и так нашей сотни опасался, а станет еще сильнее. Илларион сам себе шею свернет.

— Как?

— Он здесь чужак. Ни земли, ни людей, ее населяющих, не знает и не понимает, а думает, что умней всех, что вокруг дикари и с ними можно что захочешь делать. Земля его и сожрет — может, быстро, а может, и медленно, но ему не жить! Сидел бы тихо, справлял бы монашескую службу, тогда бы жил, а если полез мир переделывать — не жилец! Вернется из нынешнего похода живой, считай — повезло, а если еще ума хватит понять, что голову в капкан сует, — совсем счастливчик.

«Это же про вас, сэр: «Самый умный, взялся мир переделывать» — портрет точнейший! Вы уже в который раз мордой об стол прикладываетесь? Не считали? И, заметьте, означенный конфуз неизменно приключается с вами именно тогда, когда вы себя шибко умным воображаете! Но как девка в огне кричала, до сих пор в ушах стоит. И старик этот… Петь на костре… Это ж какую силу духа надо иметь, какую веру!»

— Чего примолк, Михайла?

— Тошно, деда. Епископ, он же не грек какой-нибудь, даже не болгарин. И своих — на костер!

— «Нет ни Еллина, ни Иудея… но все и во всем Христос» — гнусавым голосом, видимо передразнивая кого-то, процитировал дед апостола Павла. — Верно я вспомнил?

— Верно. Ты что, хочешь сказать, что для него «свои» — только православные христиане, а все остальные…

— Так и есть! Вернее, должно быть, а как там на самом деле? — Дед махнул ладонью. — Чужая душа — потемки.

— Иллариону тоже наших не жалко…

— Хватит! — сердито оборвал дед. — Без нас все решится, а у нас своих дел полно: мне — сотню в порядок приводить, тебе — «Младшую стражу».

— Делай, что должен, и будет то, что будет…

— Вот-вот. А прямо сейчас ты что должен?

— Что? — Мишка не сразу смог отвлечься от своих переживаний. — А! Краску купить надо, я присмотрел уже…

— Дурак! У тебя родни полон дом, каждому подарок привезти надо! Да Юльку свою не забудь!

— Для Юльки у меня уже есть. В том ларце, который в скоморошьем возу нашли, жемчужное ожерелье было.

— Опять дурак! Ты что, жениться собрался? Проще подарок нужен, такой, чтобы показать — ты про нее и в стольном граде не забывал. И все! Не князь — жемчугами одаривать, меру знать надо!

— Тогда… Знаю! Там еще платки цветные были, даже шелковые.

— Во! В самый раз!

— Может, и сестрам — по платку?

— Третий раз дурак! — Дед зло пристукнул кулаком по колену, видимо, тоже не мог отойти от увиденного на берегу Струмени. — Анне с Марией скоро замуж идти, а Евлампия еще в куклы играет, и всем — одинаковые подарки?

— Тогда, может быть, Анне ожерелье отдать?

— Во, начинаешь мыслить! — поощрил дед.

— Машке — отрез ткани, мать ей что-нибудь сошьет.

— Тоже хорошо.

— А Ельке можно и платочек. И вкусного чего-нибудь. Я тут изюм видел!

— Так, а матери?

— Так она же с нами — здесь, — удивился Мишка. — Ей-то зачем?

— Четвертый раз дурак! Ты первый раз в бою добычу взял, впервые мужское дело совершил, а она тебя родила, вырастила, должен ты ей поклониться?

«Блин, и этот — про первое мужское дело, и опять не про секс. Да, ЗДЕСЬ пол — не просто графа в анкете. Прямо по Гумилеву: «Будь тем, кем ты должен быть».

— Значит, что-то из добычи, или, наоборот, купить?

— Все! — сказал, как отрубил, дед.

— Что «все»? — не понял Мишка.

— Всю добычу, кроме оружия и других воинских вещей. Подарки отложи, воинский снаряд — тоже, ну и монеты себе оставить можешь. Все остальное ей — хозяйке! Кузька, Демка, вас это тоже касается! Слышите?

— Ага! — отозвался Кузьма. — А отцу?

— Отцу? — Дед поскреб в бороде. — Никеша, есть тут кто, чтобы тонким кузнечным инструментом торговал? Грубый-то у Лаврухи есть, или сам сделать может. Железа хорошего мы ему взяли. А вот для тонкой работы… Пилочки там всякие, сверлышки…

— Есть, Корней Агеич, только больно дорого все.

— Если что, откупишь у ребят часть побрякушек из ларца. Помнится, там по три гривны на брата было.

— Да не стоит это три гривны!

— Э нет, ты сам цену признал, когда с Михайлой торговался, от слова купецкого ты отказаться не можешь!

— Корней Агеич! — взмолился Никифор. — Я на той торговле и так погорел, не добивай! Я ж и не разглядел даже как следует, что там есть, — кучей лежало!

— Ну, внучки, пожалеем дядьку Никифора?

— Пожалеем! — хором отозвались близнецы, Мишка промолчал. Купец с кормщиком откровенно пытались надуть деда, ладно, Никифор после двухдневных возлияний себя не контролировал, но Ходок-то знал, что делал! Все понимал и взялся помогать не просто из уважения к боссу, а за долю в неправедной добыче!

«А может, и не Никифор эту аферу придумал, а Ходок?»

Купец, видимо правильно истолковав молчание племянника, зыркнул на Мишку, но смолчал. Дед тоже сделал вид, что не заметил Мишкиной реакции.

— Кхе! Истинные воины! — прокомментировал Корней дружное согласие Кузьмы и Демьяна. — Взяли добычу, продали по-быстрому и забыли. Вот так купцы на нашей крови и наживаются!

— Корней Агеич, да что ж ты такое…

— Ладно, Никеша, шуткую я. — Дед покосился на Мишку: понял ли, мол, намек? Мишка согласно прикрыл глаза: «понял». — Значит, так, Никеша, сведешь ребят к нужному человеку, сам приценишься, потом дома из побрякушек возьмешь, сколько понадобится. Но учти — родню не обманывать!

— Да как можно, батюшка, Корней Агеич!

«Вот вам, сэр, еще один урок. Простейших вещей не знаете, а уже норовите в политику влезть. Результат налицо — кругом дурак! Классический случай неадекватности вследствие дефицита информации. Вживаться вам, сэр, еще и вживаться, как агенту под прикрытием. И сидеть тихо, как мышке под веником, иначе — судьба Иллариона — земля сожрет. По сравнению с ним у меня только одно преимущество: Илларион — один, а у меня семья, род. Вот он главный ресурс, а я-то дурак… Впрочем, про дурака уже было».

— Деда, я еще Нинее хотел что-нибудь и внучатам.

— Никеша, ну-ка подскажи, что тут для старухи и малых деток присмотреть можно?

— Ну для деток, Корней Агеич, — совсем просто. Тут игрушками всякими торгуют, мы матрешками им торговлю подпортили, да и торг заканчивается, так что дешево купить можно.

— Деда, и Семену тоже игрушку привезти бы, — вспомнил Мишка. — А то я Ельке матрешку подарил, а ему — ничего.

— Верно. Никифор, а старухе?

— А старухе… денег не жалко?