понравилось отношение Мишки к Ходоку. — Чего ты на него взъелся?

— Кхе, ну мы с дядькой твоим об заклад и побились, — продолжил дед. — Сумеет Никифор из тебя все вытянуть или нет? Мне только надо было приговор такой вынести, чтобы ты обязательно взялся торговаться.

— А велик ли заклад был?

— Велик. — Дед заметно смутился и принялся с преувеличенным вниманием разглядывать дно опустевшей чарки. — Наша доля прибытка с представлений.

«Блин! Весь наш заработок! Точно: по пьянке его Никешка развел!»

— И ты согласился?

— Кхе! Ну так уж вышло…

— Но я же не мог купца переторговать!

— А переторговал!

— Да случайно же!

— Не, Михайла! — Слегка уже «поплывший» Никифор поводил перед лицом указательным пальцем. — Не знаю, как у тебя это выходит, но я за тобой с самого приезда смотрю. Давай, Корней Агеич, еще по одной?

— Давай, Никеша!

Выпили, закусили, Никифор продолжил с того места, на котором прервался:

— Я за тобой с самого приезда смотрю. Все у тебя вроде бы случайно, а только… Не, не бывает таких мальцов!

— Мне это уже говорили, — мрачно прокомментировал Мишка: злость на деда разбирала его не на шутку.

— Правильно говорили! — Никифор косел прямо на глазах, угорское на «старые дрожжи» шибало по мозгам, как дубиной. — Умный человек говорил! Э-э, а кто говорил?

— Волхва велесова.

— О как! Корней Агеич! Ну что у тебя за внук! С князьями не робеет, попов охмуряет, с волхвами водится, купцов вокруг пальца обводит! Ты кого вырастил?

«Пора линять! Никифор сам не знает, насколько прав — не бывает таких мальцов. Слава Богу, сейчас нажрется, может, забудет?»

— Пойду я, дядя Никифор.

— Нет, стой! У меня к тебе дело есть! Сейчас мы еще по чарочке, и поговорим!

— А может, сначала поговорим?

— Можно и сначала, но сперва выпьем!

«Да, джентльмены, такими темпами вы быстро до кондиции дойдете. А вам, сэр, лучше воздержаться, для вашего возраста, да без привычки, и пятнадцать градусов — выше крыши».

— Корней Агеич! Батюшка! Челом тебе бью и в ноги кланяюсь!

Никифор полез из-за стола, намереваясь подтвердить слова делом.

— Сиди уж! — милостиво разрешил дед. — Чего просить-то хочешь?

— Яви божескую милость, снизойди к нижайшей просьбе…

— Да чего тебе надо-то?

— Заставь век Бога за тебя молить, по гроб жизни…

— Никеша, ты чего, ополоумел?

— Снизойди к нам, сирым и убогим, и обрати взгляд благосклонный…

— Никифор!!!

— А?

— Чего просить-то хотел?

— А я не сказал?

— Кхе! Не то чтобы совсем ничего не сказал, но… как-то невнятно.

— Да? Тогда — еще по одной!

— Давай! — Дед с Никифором приняли еще по одной. — А теперь о деле поговорим, — напомнил Корней.

— Так уже поговорили же! — искренне изумился Никифор.

— Да? А я чего-то не понял. Может, еще раз начнешь?

— Сначала?

— Ага!

— Так продуться! Ой, мама моя! Так продуться!

— Это уже было! Дальше давай.

— Челом бью, батюшка, Корней…

— Это тоже было, дальше!

— Э-э… Все!

— Ага!.. Кхе… Понятно… Михайла, чего он хочет?

— Выпить.

— Ха! Ну внук у тебя, Корней…

— Это тоже было!

— Ну я не знаю! На тебя не угодишь… Я тебе битый час толкую… Михайла, ты-то хоть согласен?

— С чем?

— Да вы что? Сговорились, что ли?

— Это вы с дедом третий день «сговариваетесь». Ты уже всю выручку от представлений «сговорил».

— Ой, мама моя, так продуться!

— Кхе! По третьему кругу пошел. Вот, Михайла, гляди, что с человеком вино делает! Еще и бочку не допили, а уже… это… Ну, сам видишь. Знаешь, Андрюха, — дед повернулся к Немому, — он мне утром толковал, что ты вчера с нами не пил, а уходил куда-то. Совсем ничего не помнит! Эх, молодежь…

— Деда, пойду я.

— Ступай, внучок, незачем тебе на это непотребство глядеть. Иди погуляй, может, еще кого в переулочке зарежешь…

— Вспомнил!!! — возопил вдруг Никифор.

— Кхе! Эк тебя разбирает! Чего вспомнил-то?

— Возьми моего Петьку в воинское учение!

— Чего?

— Челом бью и в ноги…

— Молчать!

— Сирых и убогих, батюшка…

— Молчать, я сказал! Михайла, понял, чего он хочет?

— Петьку к нам в воинское учение отдать.

— А зачем?

— Не сказал.

— А сам как думаешь?

— Так третий же день квасит, он сейчас еще и не такое расскажет!

— Верно! Что у трезвого — на уме, то у пьяного — на языке. На третий день даже он правду сказать может.

— Ох и мудр ты, Корней Агеич, — встрял заплетающимся языком Никифор, — а внук у тебя… Ты кого ему зарезать велел? Если вам все равно кого, то я подсказать могу, есть тут один, ну такая сволочь! Или тебе обязательно по трое надо? Тогда еще и соседа его, который справа… или слева? А-а, давай обоих, как раз трое и получится!

— Может, тебе весь Туров вырезать? — кровожадно осведомился дед.

— Не, — Никифор протестующе замахал обеими руками, — весь не надо. Особенно… это… Тут недалеко такая вдовушка живет… Вот ее — ни в коем разе… Ха! Корней Агеич! — Никифор, что-то