ножи встать?
— Не-а, не забоюсь!
Никифор сразу же построжел:
— Да ты что, Ходок, ребенка…
— То-то, что ребенка, хозяин, еще страшнее получится, а ребята не промахнутся, я видел, как они работают, главное, чтобы Роська не струсил.
— Кто? Я? — тут же возмутился малец. — А давай прямо сейчас встану. Михайла, кидай в меня, вот увидите: не моргну!
— Ну вставай. — Мишка извлек кинжал из ножен, привычно подкинул его и поймал. — Только не дергайся, а то сам под лезвие подвернешься.
— Михайла, Ходок, да вы что, ополоумели все? — Никифор разволновался не на шутку. — А ну-ка прекратите!
— Не бойся, дядя Никифор, — успокоил купца Мишка, — мы все по очереди так стояли, как видишь, дырок на нас нет. Роська, готов? Первый — слева от головы. Бросаю!
На первых двух бросках Роська моргал, потом собрался и стоял совершенно спокойно, только на лбу выступили капли пота.
— А вот и музыка пожаловала! — торжественно возвестил Ходок. — Здорово, Своята! Подзаработать хочешь?
«Художественный руководитель ансамбля» тощий, кривобокий и сильно прихрамывающий дядька, производил впечатление отнюдь не музыканта, а скорее злодея с садистскими наклонностями. И голос у него оказался под стать внешности — злой, каркающий.
— Это смотря сколько положишь, Ходяра, пока что на сегодня ты нас без заработка оставил. Только народ на торгу нас послушать собираться начал, а тут к тебе иди!
— Ага! Так бы ты и ушел, если бы слушателей набралось. Впустую дудели, как и вчера. Но если ты такой гордый — вот тебе веверица за беспокойство и топай назад, других найдем!
— Засунь свою веверицу знаешь куда… Говори: зачем звал?
— А зачем тебя звать можно? Не на рожу же твою любоваться! Играть будешь. Здесь — под крышей, с удобством, не то что на торгу.
— Свадьба, что ли?
— Нет, похороны. Покойникам, вишь, сплясать напоследок захотелось.
— Тьфу! Балаболка ты, а не Ходок! Дело говори!
— Не, Своята, передумал я, ты своей рожей мне всех зрителей распугаешь, бери веверицу и проваливай!
«Худрука» аж затрясло от злости, казалось, еще немного — и он бросится на Ходока с кулаками.
— Кончай изгаляться! Говори: зачем звал?
— А ну-ка утихни! — Командный голос у Ходока был поставлен что надо, Своята даже голову в плечи втянул. — Ты не в кабак пришел! Вот хозяин Никифор Палыч стоит, ты даже поздороваться не подумал! Еще про работу ничего не знаешь, а уже про плату толкуешь! На хрен ты такой здесь нужен?
Своята сразу же заметно притих, сдернул шапку, поклонился Никифору:
— Здрав будь, Никифор Палыч, не серчай, не заметил тебя сразу. Чего пожелаешь? Мы всякую музыку играть можем: хочешь — веселую, хочешь — жалостную, ежели в застолье…
— Играть будешь то, что вот они тебе скажут. — Никифор указал на Ходока и Мишку. — Играть будешь здесь каждый день с завтрашнего дня. Ученики княжих ратников будут представлять воинское учение, зрителей пускать будем за плату. Твоя доля с той платы — двадцатая.
— Пятая!
— Пшел вон!
— Седьмая!
— Сенька! Зови холопов, гоните их в шею!
— Десятая, хозяин, помилосердствуй, мне же музыкантов кормить надо!
— На торгу ты за неделю не заработаешь того, что здесь за день…
Пока шла торговля, Мишка рассматривал «ансамбль», благо музыканты держали инструменты в руках и было сразу понятно, кто на чем играет. У двоих пареньков, по виду его ровесников, были костяные рожки, у третьего — деревянная флейта или что-то на нее сильно похожее. Дядька средних лет приволок здоровенную деревянную трубу, видимо предназначенную исполнять басовую партию, а у молодого парня, Мишка чуть не сел от удивления, оказался ксилофон — закрепленные на раме деревянные плашки разного размера. Сам «худрук» держал под мышкой бубен, и что-то еще круглое было у него в мешке.
Вид у музыкантов был весьма потрепанный и откровенно голодный. То ли дела шли неважно, то ли «худрук» был скупердяем, а скорее всего — и то, и другое.
Мишка подошел к оркестру, поздоровался, в ответ получил торопливые униженные поклоны.
— Я не знаю, что вы умеете играть, — обратился Мишка к музыкантам, — поэтому давайте так: я буду показывать, что мы делаем, а вы подбирайте к этому музыку. Понятно?
— Понятно, хозяин, подберем.
— Я не хозяин, ну ладно, неважно… Вот смотрите для начала.
Мишка вытащил кинжалы и принялся жонглировать. Музыканты обернулись на Свояту, видимо темп обычно задавал своим бубном он, но «худрук» был целиком поглощен процессом торговли. Дядька с трубой взял руководство на себя.
Бу-бу-бу-бу — загудела труба, точно поймав ритм полета кинжалов, тут же вступили рожки, затянув что-то протяжное, но это оказалось лишь звуковым фоном. Флейтист некоторое время помолчал, потом, переглянувшись с хозяином «ксилофона», заиграл что-то веселое, снайперски попав в настроение полета клинков, тут же вступил «ксилофонист». Получилось просто здорово!
— А ну кончай! Мы еще о цене не договорились! — Своята орал препротивнейшим голосом, музыку как ножом обрезало. — Эй, сопляк! Ты, который с ножами, а ну отойди!
— Я тебе не сопляк, а Михайла Фролыч! Понял, пень корявый?
— Ой, неужто боярин? — Своята являл собой воплощение сарказма. — А может, князь? Я-то и не разобрал сослепу!
— Я — княжий ратник в восьмом колене! Андрей, объясни ему!
Немой ухватил Свояту за шиворот и, приподняв в воздух, крепенько встряхнул. Мишка подскочил к нему, глянул в наливающееся кровью лицо:
— Еще раз вякнешь, пес, уши до жопы натяну! Понял?
— Эк-кх-кх… — «Худрук» задыхался, пытаясь дотянуться ногами до земли, но Немой, без всякого видимого усилия, продолжал держать его на весу.
— Понял или не понял?
— Д-д…
— Отпусти его, Андрей.
Своята коснулся ногами пола и судорожно втянул в себя воздух. Мишка дождался, пока «худрук» продышится, и снова повторил вопрос:
— Понял или не понял?
— Понял…
— Как меня звать?
— Михайла Фролыч.
— Иди торгуйся дальше, а мне не мешай.
