— Вот сука…

— Но, но! Осторожнее, дядюшка. Она, может быть, и сейчас нас слышит!

Никифор затравленно оглянулся на дом Нинеи и торопливо направился к ладье. Уже дойдя до сходен, оглянулся и предложил:

— Михайла, пойдем, у меня там еще осталось. Надо бы причаститься… после всего.

Мишка подумал и согласился. После таких приключений, принять на грудь — не грех.

«Вот такие дела. Никифора вразумили до недержания, репетицию карательной акции провели, и везде Вы, сэр, вроде как, на главных ролях. А на самом деле? Все, как будто, случайно, помимо Вашей воли, сэр. Легко рассуждать, что предшественник собой не владеет, здраво мыслить не способен, а сами-то? Граф Корней, если помните, удивился Вашему хладнокровию и наблюдательности в бою. Про компьютерные „стрелялки“ он и слыхом не слыхивал, но суть неадекватности Вашего восприятия подметил очень тонко. Вы смотрели на события, не как сторонний наблюдатель, а как участник, но такой, у которого под рукой имелись кнопки „exit“ и „new game“. Может быть, и эта Ваша „концепция“ тоже игра, только не „стрелялка“, а „стратегия“?

Что ж, я ЗДЕСЬ совсем чужой? Да нет же! Мать, братья-сестры, дед — все свои, родные, без дураков. Юлька, Роська, Митька… я к ним по настоящему привязался. Но! Надо быть честным, я живу в несколько ином мире, чем они. Дело не в знаниях человека ХХ века, а в ином мироощущении — то, что для них является реальностью, для меня, всего лишь, сказки, суеверия, предрассудки. Так, как Роська, я не уверую в Бога никогда, так, как дед, я никогда не буду болеть душой за Ратнинскую сотню, но и их никогда не будет грызть, так, как меня, ощущение надвигающейся на Русь беды».

Сам того не замечая, Мишка задвинул куда-то своего «внутреннего собеседника» и, так же, как и в доме лекарки Настены, полностью превратился в Михаила Андреевича Ратникова «образца 1999 года». Сейчас ирония была более, чем неуместна — требующееся максимально реалистичное описание «действительного положения дел» оказалось слишком жестким и беспощадным, как, собственно, и вся теория управления. Утешиться классическим выражением: «Теория, мой друг, суха, но вечно зеленеет древо жизни» — не представлялось возможным, слишком много опасностей таится в этой «зелени». Да, наука управления — только отчасти наука, а отчасти искусство, но искусство это сродни искусству фехтования. Ошибка — беда, кровь, смерть, и не только собственные.

«Один ты ЗДЕСЬ, Андреич. И всегда будешь один, сколь бы близкие тебе люди тебя не окружали. Сказки-то, оказывается, не врут: знание будущего — проклятье, знание своего срока — тоже. А еще страшнее искушение — вдруг ты действительно способен что-то изменить? Стоит начать, и остановиться будет уже невозможно, но чего это будет стоить? Делай, что должен, и будет то, что будет. А должен ли? Можно ничего не делать… и постоянно терзаться мыслями о том, что мог, но не сделал. Терзаться все оставшиеся сорок шесть лет жизни. Можно „кинуться головой в воду“, „сжечь мосты“ и, по прошествии лет, ужаснуться тому, что сделал, ибо благими намерениями вымощен путь в ад.

Отставить скулеж! Никаких сжиганий мостов — все это литературщина, но и никакого „ничего неделания“ — неправильное действие лучше, чем бездействие — азбука управления! Воздействие на объект управления, получение по каналам обратной связи информации об изменении объекта в результате воздействия, анализ полученных данных, принятие решения о следующем воздействии. При негативном результате — корректировка планов, вплоть до полного обнуления, в случае возникновения такой необходимости. Азбука! А душевные терзания оставим… тем, кто ничего, кроме как терзаться, не умеет…»

— Минька! Сенька и без всякой кочерги Приблуду… — Сунувшийся в горницу Дмитрий осекся и испуганно уставился на Мишку. — Минь, ты чего? Худо тебе? Я сейчас Настену…

— Ничего, Мить, все в порядке. Не зови никого, все хорошо, показалось тебе.

Последние слова Мишка произнес уже в пустоту, Дмитрий исчез, видимо, все же побежал за лекаркой.

«Блин, подумать не дадут спокойно. Чего он так испугался-то? Моей морды, „искаженной напряженной работой мысли“? А Сенька-то молодец, насколько я понял, отметелил Приблуду, не пользуясь кочергой. Нормальный десятник получится, пацаны его теперь слушаться станут с первого слова. Только бы не возгордился, да не начал рукоприкладствовать, где надо и не надо. Правильно, надо их в воинскую школу забирать, там, чему нужно, обучим. Так, о чем это я?.. Да, воздействие на объект управления. Напрямую, я пока управлять могу очень немногим, значит, вырисовываются три направления приложения усилий: наращивание собственного ресурса, опосредованное воздействие, и подключение к уже осуществляемым другими субъектами управления программам.

Собственный ресурс — Младшая стража и Воинская школа. В каком направлении их можно развивать? Младшую стражу — в направлении моей собственной боярской дружины. Воинскую школу… воинскую школу… А возьмем-ка по максимуму — попробуем сбацать на ее базе первый российский университет! Но тогда придется открывать богословский факультет, все старейшие университеты начинались, если не ошибаюсь, именно с этого…»

— Вот, смотри! — В дверях появились Дмитрий и Юлька. Дмитрий рукой указывал на Мишку. — Погляди, погляди!

— На что глядеть-то? — Юлька явно не понимала тревоги Дмитрия. — Ты чего всполошился-то?

— На рожу его погляди! Хотя… — Дмитрий озадаченно поскреб в затылке — может, показалось?

— Чего тебе показалось? Митька! — Юлька потормошила старшего десятника. — Да говори ты, чего умолк?

— Такое дело, Юль… Я зашел, а он… Лицо у него было, как у старика, только без бороды. А теперь, вроде бы, как обычно.

Юлька внимательно и, как показалось Мишке, встревожено принялась разглядывать его лицо, Мишка уже собрался скорчить какую-нибудь рожу посмешнее, как Юлька, прервав осмотр, решительно заявила:

— А ну-ка, Мить, иди-ка отсюда. Ступай, ступай, нечего тебе здесь!

Митька, вообще-то не склонный к нерешительности, растерянно топтался в дверном проеме, пока Юлька не вытолкала его прочь.

— Что у тебя с лицом, Минь?

— А что у меня с лицом?

— Митька говорит, что ты как старик был, и я тоже заметила…. кажется.

— Креститься надо, когда кажется! И тебе и Митьке.

— Ну-ка, признавайся, что вы тогда, ночью, когда меня выгнали, творили? Ворожили, заклятья накладывали?

«Ну, можно сказать, что и ворожили, а вот, насчет заклятий… Впрочем разговор про электричество и телефон, по нынешним временам, запросто за может сойти за какие-нибудь жуткие заклинания. Комедия, блин!»

— Не помню я ничего, Юль, усыпили меня, а утром ты пришла, сама все видела.

— Врешь!

— Вру. Черти меня ночью утащили в подземное царство, и мы там бочку вина на троих с Сатаной и Велесом распили. А потом мать твоя заявилась и всех нас половником разогнала.

— Трепач!

— Ага, еще какой!

— Ты что, не понимаешь? Минь, у тебя душа из тела уходила, в это время в него чья-то другая душа вселиться могла, которая неприкаянная маялась. Наверно, старика какого-то. Он выглянул из тебя, а в это время Митька зашел и увидел.

— Ну уж нет! Если бы в меня кто-то другой вселился, я бы сейчас никого не узнавал бы, ничего бы не помнил, а я все помню, всех знаю. Ты, к примеру, Юлька.

— Откуда ты знаешь?

— А ты что, не Юлька?

— Прекрати! Откуда ты знаешь, что такой человек ничего из прошлой жизни не помнит?