— Я тоже горюю. Она — моя мать.

— Да что ты можешь знать о моей боли?! Петирон схватил сына за отворот рубахи. Робинтон едва не расхохотался. Он услышал невнятный возглас Джинии и предостерегающе вскинул руку. На этот вопрос он собирался ответить сам.

— Что я могу знать, Петирон? И ты говоришь это мне? Мне слишком хорошо известно, как ты сейчас себя чувствуешь.

Глаза Петирона округлились, он наконец-то начал что-то понимать. А потом он снова разрыдался. Он был так раздавлен горем, что Робинтон, не думая о том, что делает, шагнул к кровати и обнял отца, пытаясь его утешить.

С этого дня Петирон больше не писал музыку. Его музой была Мерелан; она ушла — и с нею ушло вдохновение. Но ее смерть произвела перемены, о которых она лишь мечтала всю свою жизнь. Петирон и Робинтон так никогда и не стали друзьями, но Петирон начал намного спокойнее относиться к обществу сына. Мастер Дженелл даже удивился как-то — до чего же горе смягчило этого человека! Ученики и подмастерья, изучающие теорию композиции, вряд ли согласились бы с мастером-арфистом — на Петирона по-прежнему было трудно угодить. Но никто из них не мог пожаловаться на глубину знаний, которые Петирон им давал.

Когда умерла Бетрис — у нее внезапно остановилось сердце, — Робинтон все еще жил в цехе. Так что он помогал мастеру Дженеллу пережить первое, самое тяжелое время. Эта кончина стала потерей для всего цеха, от самого младшего из учеников до Петирона. Но все-таки приезд Халанны, превратившейся теперь в степенную полную матрону, счастливую супругу и мать семейства, стал для Робинтона полной неожиданностью.

— Я очень многим обязана этой женщине, — сказала она. — Почти как твоей матери, подмастерье Робинтон. — С этими словами Халанна странно, искоса взглянула на Робинтона. — Я тогда была на редкость дрянной девчонкой, а Бетрис и Мерелан все-таки удалось вколотить в мою дурную голову хоть немного здравого смысла. Можно, я спою для Бетрис — вместе с тобой? И для Мерелан. Я до сих пор слежу за своим голосом, ты же знаешь.

— Нет, не знаю. Но я рад, что это так. Мама была бы рада, — вполне чистосердечно ответил Робинтон.

Так и вышло, что Халанна спела произведение, выбранное Петироном для этого случая, и голос ее звучал теплее и выразительнее, чем за все то время, что она обучалась в цехе арфистов. Голос Халанны был столь прекрасен, что мастер Дженелл, вытерев слезы, вслух пожалел о том, что по нынешним временам в цехе обучается мало женщин.

— Робинтон, может, ты во время путешествий кого-нибудь подыщешь? — спросил мастер Дженелл. — Конечно, то, что твоя мать отдала пению всю жизнь, — это редкий случай. Но вот Халанна до сих пор поет, и Майзелла, насколько я понимаю, тоже. Найди мне еще несколько одаренных девушек, ладно?

— Я непременно поищу! — горячо отозвался Робинтон. Он сейчас готов был пообещать все, что угодно, лишь бы глаза мастера вновь зажглись прежним светом.

И он честно старался выполнить свое обещание. Он прослушивал не только мальчиков, но и подающих надежды девочек и пытался уговорить обладателей наилучших голосов отправиться на обучение в цех арфистов.

На следующий Оборот Робинтон получил статус мастера; Дженелл продолжал давать ему непростые поручения: управиться с упрямым холдером, подменить заболевшего арфиста или посетить Встречу в отдаленном холде. Кроме того, ему частенько приходилось выступать в качестве арбитра в Форт-холде и самом цехе. Всякий раз, как представлялась такая возможность, Робинтон отправлял по барабанной связи послание в Бенден-Вейр и просил помощи у Ф'лона — и слушал рассказы всадника о его сыне, Фалларноне. Мальчика взяла на воспитание Манора, та самая девушка, на которую Робинтон обратил внимание еще тогда, в ночь смерти С'лонера и Майдира. И Робинтон ничуть не удивился, узнав, что через три Оборота после рождения Фалларнона Манора подарила Ф'лону второго сына, Фаманорана.

Ф'лона снедали две заботы. Первой и самой важной было то, что ленивая Неморт'а так и не желала выползти из королевского Вейра и вновь подняться в брачный полет, предоставив тем самым ему, Ф'лону, возможность стать предводителем Вейра и покончить с правлением К'врела, К'роба, М'ридина и М'одона. А вторая забота заключалась в том, что никто не желал серьезно относиться к угрозе, исходящей от «этого самозваного лорда-холдера Фэкса».

Йора, похоже, благоволила К'врелу, и это еще сильнее бесило Ф'лона.

— С тех самых пор, как С'лонер завез лорда Майдира в Промежуток, К'врел боится лишний раз пальцем пошевелить — как бы не вызвать чем неудовольствия лордов-холдеров. Я могу еще понять, когда он старается потише себя вести с Райдом — но есть и другие узколобые идиоты…

Робинтон робко попытался возразить. Всадник смерил его сердитым взглядом.

— Именно так! Райд — узколобый идиот. Он старается действовать в точности так же, как его отец, только Майдир был намного умнее и терпимее. Правда, Райд продолжает присылать в Вейр десятину, и все ему за это благодарны. — Ф'лон скривился. — До чего же мне противно быть обязанным этому человеку!

— Но это — его долг, — мягко произнес Робинтон.

Ф'лон нахмурился.

— Ну, мы объясним ему, в чем его долг, когда я догоню Неморт'у. — Он сделался еще мрачнее. — Хотя этого я тоже боюсь, Роб. Йора совсем уже превратилась в жирного слизняка. За Неморт'ой мы еще хоть как-то присматриваем и не даем ей слишком сильно обжираться — а то ведь она даже не сможет набрать приличную высоту… Хотя ее и так только что не пинать приходится, чтобы она поднялась в воздух. Эта мне Йора! — Всадник воздел руки. На лице у него читалось живейшее отвращение. — Нет, ты можешь себе такое представить: госпожа Вейра, которая боится высоты?!

— Я не раз думал: а как такое могло получиться? — пробормотал Робинтон.

Ф'лон фыркнул.

— Она понравилась моему отцу больше прочих кандидаток. Их и было-то всего четыре; вот до чего низко Вейр пал в глазах обитателей Перна, которых поклялся защищать.

Робинтон резко выпрямился.

— Что, Алая звезда возвращается?!

— Нет, — отмахнулся Ф'лон. — Пока еще нет. И я этому очень рад. До ее возвращения, по моим подсчетам, остается еще около трех десятков Оборотов.

— Но ты к этому времени будешь уже старым всадником.

— У меня два сына, и они меня сменят, если вдруг я не доживу, — Ф'лон с вызовом улыбнулся. Но затем он снова помрачнел. — Они будут знать, для чего существуют Вейры. Они будут знать — от меня, — заявил он, ткнув себя в грудь, — что должны делать всадники.

— А что нового слышно о Фэксе?

Робинтон никогда не называл этого человека узурпированным титулом. В конце концов, Конклав, состоящий из владетелей Великих холдов, главных мастеров и предводителя Вейра, так никогда и не утверждал Фэкса лордом холда Плоскогорье. По закону холд принадлежал Баргену, старшему из оставшихся в живых сыновей прежнего лорда-холдера — если, конечно, Барген и вправду еще жив.

— О, он очень занят, — Ф'лон снова улыбнулся, на этот раз злорадно. — Он все никак не может заполучить потомка мужеска пола, а потому хватает каждую хорошенькую женщину, какую только может отыскать. Опасно в нынешние времена быть женщиной и жить на землях Плоскогорья. А эти его поединки? Ха! — Всадник снова воздел руки. — Он очень лихо убирает со своей дороги всякого, кто мог бы ему противостоять. Просто берет и оскорбляет человека, чтобы создать повод для драки. И всегда выигрывает. Потом он ставит в процветающие холды своих кретинов… и продолжает точить зубы на все, до чего только можно дотянуться.

— Да, я слыхал.

Робинтон регулярно читал донесения о вылазках Шнырка, а потому был в курсе дела — насколько это вообще представлялось возможным.