Положи меня, как печать,На свое золотое сердце.Мне любить тебя и звучатьПод рукою – до самой смерти.А на смуглой твоей руке,На узлах ее сухожилийЯ останусь и вдалеке —Как кольцо твое:...жили- были...»
Исповедь
Ты не бойся, мой желанный... Я про все тебе скажу.Молоком топленым, теплым напою. И уложуНа скрипучую, большую, на широкую кровать.Сама лягу рядом. Буду говорить – и целовать.Расскажу я все, мой сладкий, ничего не утаю:Как упрятывала наспех в чемоданы – жизнь мою,Как стояла у Байкала на сквозном тугом ветру,Как укрыться не желала ни в заимку, ни в нору.Как почтамты дико пахнут шоколадным сургучом...Как кричащий рот мой – потным закрывал мужик плечом...Как на Пасху, чрез милицию, мы в Церковь прорвались —Хохоча, близ аналоя – Адам с Евой! – обнялись...Как о брошенном ребенке слезы точатся ручьем...Как в толпе бензинной, вьюжной серафимами – вдвоемМы парили... Как считала я монеты: позвонитьЗа пять тысяч километров – чтобы не порвалась нить!...Как однажды – в тридцати-скольки-там-градусный?... – морозОн, с автобуса, румяный, глухарей едва донес —Ох, тяжелые!... А перья!... А разделывать- щипать!...А – над всей стряпнею – голос: «Ну, так ты хозяйка, мать...»Что же, Время, ты содвинуло синеющие льды?!Слушай, суженый-сужденный! Далеко ли до беды:Ну как завтра мы простимся – не успею досказать,Не успею жар кольчуги поцелуйной – довязать!...О, я так его любила!......А тебя – люблю сильней...О, я так его забыла!...А тебя забыть – страшнейПытки нету: лучше сразуГоловою – да в Байкал,В синий зрак земного глаза,Чтоб не помнил. Не искал.
Сандаловые палочки
...Сине-черная тьма.Ангара подо льдом изумрудным.Заполошный мороз – режет воздух острее ножа.Бельма окон горят.Чрез буран пробираюсь я трудно.Это город сибирский,где трудно живу я, дрожа.Закупила на рынке я меду коричневой старой бурятки.Он – на дне моей сумки.То – к чаю восточному снедь.Отработала нынче в оркестре...Пецы мои – в полном порядке...Дай им Бог на премьере,Как Карузам каким-нибудь, спеть!...Я спешу на свиданье.Такова наша девья планида:обрядиться в белье кружевное, краснея: обновка никак!... —и, купив черемши и батон,позабыв слезы все и обиды,поскорее – к нему!И – автобусный жжется пятак...Вот и дом этот... Дом!Как же дивно тебя я весь помню — эта ченткость страшна,эта резкость – виденью сродни:срубовой, чернобревенный,как кабан иль медведь, преогромный,дом, где тихо уснули – навек — мои благословенные дни...Дверь отъехала. Лестницахрипло поет под мужскими шагами.«Ах, девчонка-чалдонка!...Весь рынок сюда ты зачем воловла?...»Обжигает меня, раздевая, рабочими,в шрамах драк стародавних, руками.Черемша, и лимоны, и хлебы, и мед —на неубранном поле стола.Разрезаю лимон.«Погляди, погляди!... А лимон-то заплакал!...»Вот берем черемшу прямо пальцами —а ее только вместе и есть!... — дух чесночный силен...Воск подсвечник – подарок мой – напрочь закапал.И култук – мощный ветер с Байкала —рвет на крыше звенящую жесть.И разобрано жесткой рукойполупоходное, полубольничное ложе.«Скоро друг с буровой возвратится —и райскому саду конец!»А напротив – озеро зеркала стынет.«Глянь, как мы с тобою похожи».Да, похожи, похожи!Как брат и сестра,о, как дочь и отец...Умолчу... Прокричу:так – любовники целого мира похожи! Не чертами – огнем.Что черты эти ест изнутри!Жизнь потом покалечит нас,всяко помнет, покорежит,но теперь в это зеркало жадно, роскошно смотри! Сжал мужик – как в маршруте отлом лазурита —худое девичье запястье,Приподнял рубашонку, в подвздошье целуя меня...А буран волком выл за окном,предвещая борьбу и несчастье,и тонул черный домво серебряном лоне огня.* * * ...Не трактат я любовный пишу – ну, а может, его лишь!Вся-то лирика – это любовь, как ни гни, ни крути...А в любви – только смелость. Там нет: «приневолишь», «позволишь»...Там я сплю у возлюбленного головой на груди.Мы голодные...Мед – это пища старинных влюбленных.Я сижу на железной кровати,по-восточному ноги скрестив.Ты целуешь мне грудь.Ты рукою пронзаешь мне лоно.Ты как будто с гравюры Дорэ – архангел могучий! – красив.О, метель!... – а ладонь раскаленная по животу мне – ожогом...О, буран!... – а язык твой – вдоль шеи, вдоль щек полетел – на ветру лепесток...Вот мы голые, вечные. Смерть – это просто немногоОтдохнуть, – ведь наш сдвоенный путь так безмерно далек!...Что для радости нужно двоим?... Рассказать эту сказкумне – под силу теперь...Тихо, тихо, не надо покацеловать... Забываем мы, бабы, земную древнейшую ласку,когда тлеем лампадойпод куполом рук мужика!Эта ласка – потайная.Ноги обнимут, как руки,напряженное тело,все выгнуто, раскалено.И – губами коснутьсясвятилища мужеской муки.Чтоб земля поплыла,стало перед глазами – темно...Целовать без концапервобытную, Божию силу,отпускать на секунду и – снова, и – снова, опять,пока баба Безносая, та, что с косой,вразмах нас с тобой не скосила,золотую стрелу – заревыми губами вбирать!Все сияет: горит перламутрово-знобкая кожа,грудь мужская вздувается парусом, искрится пот!Что ж такого испили мы,что стал ты мне жизни дороже,что за люй-ча бурятский, китайский, —да он нам уснуть не дает!...«Дай мне руку». – «Держись». – «О, какой же ты жадный, однако». — «Да и ты». – «Я люблю тебя». —«О как тебя я люблю».____________________ ...Далеко – за железной дорогою —лает, как плачет, собака.На груди у любимогосладко, бессмертная, сплю.* * * «Ты не спишь?...» – «Задремала...» – «Пусти: одеяло накину —попрохладнело в доме...Пойду чай с «верблюжьим хвостом» заварю...»И, пока громыхаешь на кухне,молитву я за Отца и за Сына,задыхаясь, неграмотно, по-прабабкиному, сотворю.Ух, веселый вошел!«Вот и чай!... Ты понюхай – вот запах!...»Чую, пахнет не только,не только «верблюжьим хвостом» —этой травкой дикарской, что сходна с пушистою лапойбелки, соболя...Еще чем-то пахнет – стою я на том!«Что ж, секрет ты раскрыла, охотница!Слушай же байку — да не байку, а быль!Мы, геологи, сроду не врем...Был маршрут у меня.Приоделся, напялил фуфайку —и вперед, прямо в горы,под мелким противным дождем.Шел да шел.И зашел я в бурятское, значит, селенье.Место знатное – рядом там Иволгинский буддийский дацан...У бурята в дому поселился. Из облепихи вареньеон накладывал к чаю, старик, мне!...А я был
