советую быть осторожным; дурнушки хитрее хорошеньких. Вы меня всегда видели ворчливой проповедницей нравственности, женщиной без улыбки, но картина, может быть, изменится, и вы увидите нежное лицо, не лишенное приятности, и то „поди сюда“, которое бессознательно увлекает мужчин, — и вы попадетесь в мои сети».

«С любовью не шутят, — говорил Мюссе. — Это игра, в которой женщина чаще, чем мужчина, кончает тем, что отдается». Г-жа де Руссе испытала это. Не помышляя ничего дурного, не давая себе отчета в своих чувствах, она призывала маленького крылатого бога, и он явился.

Сердечная и горячая переписка с женщиной, которая могла считаться хорошенькой, хотя она и была немолода, заинтересовывала все более и более пылкого маркиза де Сада. В ней он черпал жизненную силу и хорошее расположение духа. С каждым днем росла интимность, и это не могло не волновать его. Вынужденное уединение оставляло ему много досуга для того, что психологи называют «сентиментальной жвачкой». Он часто мечтал об этой преданной подруге, иногда немного ворчливой, но весело и умно ворчливой. Он сравнивал ее со своей женой и, конечно, отдавал де Руссе предпочтение. Он был, впрочем, из тех, кто предпочитает всех женщин своей жене.

Из-за стен тюрьмы, где у него не было большого выбора, г-жа де Руссе казалась ему очень привлекательной. Эта возрождающаяся любовь, в состав которой входили в разных дозах благодарность и безделье, занимала и увлекала его. Это был своего рода горчичник — отвлекающее средство.

Ловкому соблазнителю представился случай проявить свой талант, хотя бы в переписке, лишь бы не закиснуть в тюремной камере. Он к тому же, сам не веря себе, увлекся и почувствовал, что в этой шутке стало принимать участие и само сердце.

В мужской природе есть много загадочного. Бывает, что лучшие из мужчин поддаются порывам грубого чувства, а у худших есть уголок в сердце, где скрывается нежная чувствительность. Так часто вдруг из сухой и каменистой почвы забьет живой источник.

Маркиз де Сад с удивлением ощутил в своем сердце свежее и чистое чувство любви и стал выражать его, по обычаю того времени, стихами. Стихи были плохи, но те, которые наводняли такие издания, как «Меркурий Франции» или «Альманах муз», были не лучше. В то время всякий любовник стремился быть поэтом — рифмы давали большую свободу для выражения чувств.

Мало-помалу переписка в стихах и прозе приняла довольно пикантное направление. Г-жа де Руссе старалась казаться неприступной. На откровенные признания, сперва сдержанные, затем настойчивые, она отвечала шутками. Она не придавала серьезного значения внезапной страсти, вспыхнувшей в сердце маркиза, но если даже эта страсть была искренна, она считала себя способной противостоять ей, забывая, что часто гордое сознание силы — признак слабости.

«Кто кого покорит? — пишет она 18 января 1779 года. — Не льстите себя надеждой на этот счет. Женщины, которых вы знали, ценили в вас ваши чувства и ваши деньги: это не пройдет со „святой Руссе“. Каким же образом вы ее возьмете? Вы будете играть на нежных чувствах, на утонченной предупредительности, — но, увы, это все мне знакомо. Послушайте меня, откажитесь лучше от состязания, пока не поздно. Я уже рисую себе Тантала на берегу; вы не утолите жажды, ручаюсь вам за это. Какой срам для мужчины, который привык побеждать!»

Подобные письма подливали лишь масла в огонь. Г-жа де Руссе не понимала этого. Она начала, несмотря на свою хваленую твердость, сдаваться.

Она находила большое удовольствие, не догадываясь об опасности, в тех эротических подробностях, которые стали преобладать в их письмах.

Начались маленькие подарки.

Маркиз, финансы которого были более чем скромны, послал ей зубную щетку.

«Этот подарок, — писала ему г-жа де Руссе, — для меня дороже подарка в пятьдесят луидоров. Вы им положительно взволновали меня. Могла ли я вообразить, что зубная щетка может произвести такое впечатление».

Конечно, в данном случае благодарность не соответствовала незначительности подарка, но дорог не подарок, а дорога любовь.

Другое ее письмо заканчивается еще более откровенно:

«Я принимаю ваш поцелуй, или, лучше сказать, я сохраняю его, чтобы возвратить его вам».

«Святая Руссе» стала окончательно сходить с высоты неба.

Чтобы придать переписке интимность, они ведут ее часто на более нежном провансальском наречии.

«Я не могу предложить вам стать моим любовником. Любовник — на расстоянии! Видите ли, если бы у меня был любовник, я желала бы иметь его всегда около себя, он должен заполонить всю мою душу, я любовалась бы им и целовала бы его тысячу раз в день, и все это было бы для меня недостаточно. Это только отзвук того, что происходит во мне, я не хочу говорить всего…»

«Но вы далеко от меня, и я не могу на вас сетовать…»

Каждое письмо доказывало усиливающуюся страсть г-жи де Руссе.

Все ее благоразумные решения растаяли, как снег под лучами солнца. Она оказалась просто слабой, влюбленной женщиной.

Кто мог бы узнать энергичную, здравомыслящую женщину в письме от 24 апреля 1779 года.

«Я не посмела написать „Милостивый Государь“ в начале моего последнего письма, так как ты этого не хочешь… Но пойми, я пишу „Милостивый Государь“ не для тебя, а для других. Мне же просто-напросто хотелось бы сказать: „Мой милый де Сад, радость души моей, я умираю от желания тебя видеть…“ Когда мне удастся сесть к тебе на колени, своими руками обвить твою шею, покрыть тебя поцелуями столько раз, сколько захочу, и шептать тебе на ухо о моей любви, так что если бы ты был глух, биение моего сердца рядом с твоим — объяснило бы тебе все? Прощай, моя прелесть, сокровище моего сердца, целую тебя так, как ты любишь».

Даже очень глупые женщины бывают очень догадливы, когда дело касается их любви. Г-жа де Сад, которой г-жа де Руссе перестала показывать получаемые и отправляемые ею письма, тотчас сообразила, что переписка сделалась интимной. Одно из писем, неизвестно каким образом, попало в ее руки, и она послала его к мужу с надписью на обороте: «He-дурны эти показания, которые делает тебе „святая“! Меня это возмущает, а ты что думаешь о ее святости? Не намеревается ли она столкнуть меня с дороги? Но, мои милые, не на такую напали, я сумею защититься и приму все меры, чтобы ваши отношения остались в рамке моей воли…»

Открытие любовной интриги охладило, конечно, дружбу г-жи де Руссе и маркизы де Сад, но последняя вскоре простила своей подруге, простила тем легче, что ее муж был в довольно неудобных условиях, чтобы обмануть свою жену.

Руководясь той же мыслью, г-жа де Руссе решила вернуться к роли советницы маркиза, тем более что иную, более приятную для нее роль исполнять было трудно.

Страсть исчезла из ее писем, в них стала сквозить, как и вначале, только откровенная дружба практичной женщины, которая тщательно занимается в достаточной мере запутанными делами маркиза.

Она пишет ему в мае 1779 года совершенно деловое письмо о положении его имений.

Маркиз де Сад не без сожаления увидел, что г-жа де Руссе к нему переменилась. Его гордость страдала от этого более, чем его сердце. Он жаловался на это внезапное равнодушие и придавал этим упрекам такую нетактичную, грубую форму, что оскорбленная женщина в середине 1779 года прекратила переписку с ним.

Она снова возобновилась в марте 1781 года; вначале со стороны г-жи де Руссе письма были несколько раздражительны, но затем превратились в совершенно спокойные сообщения о положении замка де ла Коста и разных местных злобах дня. Переписка тянулась до 1782 года…

В течение двух лет маркиз вымещал на своей жене удары по его самолюбию. Он не любил, но ревновал до безумия. Он писал ей письма, полные незаслуженных оскорблений…

Чтобы обезоружить его мнительность, она, вместо того чтобы жить у одной из своих подруг, г-жи де Вилльет, или же у себя в доме, на улице Рынка, удалилась в монастырь Св. Женевьевы, на Новой улице, и писала, что устроилась очень хорошо.

«Монастырь строгих правил: другие женщины не были бы этим довольны, но я не боюсь этой