меня делать такой выбор.

Упрямее женщины он в жизни не встречал.

— Еще как заставлю, — он пошире раздвинул ей ноги. — Заставлю, вот увидишь.

Он наклонился и поцеловал ее возле колена. Она изумленно ахнула. Раз за разом он поднимался все выше, пока не поймал ее, дрожащую как кролик, в ловушку, добравшись губами до самого сокровенного местечка.

— Саймон! — вскрикнула она, в голосе слышалась растерянность. — Ты что…

— Нравится? — спросил он, не прерываясь. Раньше он этого с ней никогда не делал: он не был уверен, что она воспримет это без смущения. Но это был лучший способ возбудить женщину… и заставить ее желать большего.

Он поднял голову и посмотрел на нее. Щеки ее полыхали, губы были полураскрыты, а глаза зажмурены.

— Нравится? — снова спросил он.

— Я… я не знаю.

И это было правдой, она не знала. Это было одновременно странно, и чудесно, и неприятно… и, боже, как это разжигало ее и без того неуемное желание. Но она в этом ни за что не сознается. Ни за что!

Теперь она раскусила его игру. Негодяй мучил ее ее же собственной страстью. Дьявольская тактика, конечно, но это не сработает. Ее этим не проймешь.

Когда он принялся ласкать ее языком сильнее, то надавливая, то слегка касаясь, она потеряла часть своей уверенности. То, что он делал, было так… О, он волновал ее до тянущей боли в животе, и каждый раз, когда ей казалось, что вот-вот наступит тот самый момент благодатного облегчения, он останавливался и начинал целовать где-то рядом.

Когда он сделал это в третий раз, она застонала. Слова сами собой сорвались с ее губ.

— Ох, Саймон, не надо.

— Что не надо? — Глаза его сверкали, когда он поднял голову. На лице его все еще читался гнев, но похоже, что другие чувства вот-вот возьмут над ним верх. — Чего ты хочешь, Принцесса? Скажи мне.

Дева Мария, он прекрасно знал, что делает. Так вот что он называл наказанием. О, пожалуй, он прав. Как это мучительно. Она предприняла слабую попытку сразиться с ним.

— Я хочу… хочу, чтобы ты меня… развязал.

Глаза его потемнели. И вдруг она поняла то, о чем только догадывалась. Он хотел ее точно так же, как она хотела его. Может быть, удастся воспользоваться этим, чтобы погасить его злость.

Она сказала нежно:

— Развяжи меня, Саймон, чтобы мы могли заняться любовью. Ты ведь хочешь этого, правда?

Он вздрогнул, но не шевельнул и пальцем.

— Я хочу только, чтобы ты сказала, что желаешь меня, — он снова опустил голову, и она почувствовала терзающее прикосновение его губ. Камилла изнывала от желания, но он снова слишком рано прекратил свои поцелуи. — Ты ведь хочешь большего?

— Да, — выдохнула она, не успев совладать с собой. — Да, да, да! Ох, Саймон, уймись! Это безумие! Ты достаточно наказал меня.

— Скажи, что хочешь меня, — шепнул он.

— Я хочу тебя.

Глаза его сияли в предчувствии триумфа.

— А теперь скажи, что я для тебя значу больше, чем твой дядя. Тогда я клянусь, что развяжу тебя и сделаю все, чего ты пожелаешь, чтобы доставить тебе удовольствие, — он ласкал ее и мучил. — Скажи это, Камилла!

Когда вместо так желаемых им слов она застонала и откинула голову на покрывало, он поцеловал ее в губы. Одной рукой он терзал ее грудь, а другой проник между ног, не позволяя ей и минуты передохнуть. Для этого не нашлось бы другого слова, кроме «терзал», он доводил ее до исступления, всякий раз прерывал ласки, не доведя ее возбуждения до вершины блаженства. Она чувствовала, как напрягся он от желания, даже через ткань платья, но он все равно не сдавался.

Ну что за человек, ради того, чтобы подольше сводить ее с ума, готов пренебречь собственными нуждами. Что ж, на этот вопрос легко ответить. Этот дикарь, американский солдат, готов на все, лишь бы получить полный контроль над ее мыслями. И хотя она все еще сопротивлялась, силы ее были уже на исходе.

Он снова встал на колени и принялся за старое, окончательно сводя ее с ума. На этот раз, когда он отдернул голову, дыхание его было хриплым и прерывистым.

— Скажи это, Камилла! Скажи, что ты выбираешь меня, а не дядю, или клянусь, это продлится до завтрашнего рассвета!

Больше она не могла этого вынести.

— Я… выбираю тебя, — сказала она сломленным голосом. — А теперь давай прекратим это. Пожалуйста!

Сначала она подумала, что он заставит-таки ее сказать всю фразу целиком, что она выбирает его, а не дядю, но его собственное возбуждение было слишком невыносимо для этого. Со сдавленным проклятием он вскочил и, освободившись от одежды, вошел в нее.

Она почувствовала облегчение сразу, хотя он еще не начал двигаться. Но и у него ушло на это немногим больше времени.

На несколько мгновений она забыла, что он связал ее и вынудил сказать то, что он хочет. Он прижимался к ней, и она ощущала, как бьется и рвется из груди его сердце. Она чувствовала запах его пота и кожи, но он не был ей неприятен.

Но скоро она пришла в себя. Она отвернула от него лицо и застонала.

Пресвятая Дева Мария, она дала ему то, что он хотел, — полный контроль над собой. Точно так же, как в первый раз. Он не отступал, пока она не выполняла его требований. А он взамен не давал ей ничего, кроме своей фамилии. Он обладал всеми привилегиями брака, а ей не доставалось и крошек.

Она подавила нахлынувшие было слезы. Он может связать ее, но не сможет превратить ее в марионетку. Этого она не позволит.

— Развяжи меня, — прошептала она. Он не двинулся с места, все так же прижимая ее. Тогда она повторила более твердым тоном.

Он со вздохом поднялся, в глазах его она заметила что-то вроде угрызений совести.

— Камилла, я…

— Развяжи! — прокричала она.

Он без лишних слов стал развязывать узел, и, как только Камилла почувствовала, что путы ослабели, она вырвала руки и отшатнулась от спинки кровати.

Она торопливо завязывала платье, не поднимая на Саймона глаз.

— Никогда я не прошу тебе этого, Саймон. Никогда!

— Я понимаю, — мягко сказал он, тоже приводя в порядок одежду. — Послушай, Камилла, я, конечно, слишком далеко зашел, но…

— Я больше ничего не желаю слышать, — прервала она его. — А теперь убирайся из моей комнаты! Сию минуту!

— Ну не собираешься же ты начинать все сначала…

— Вон! — Она с трудом умудрялась не заплакать. Сначала нужно было, чтобы он ушел. — Убирайся!

Казалось, Саймон намеревался поспорить, но потом пробормотал:

— Ну хорошо. Побудь немного одна, успокойся… Но недолго, слышишь? Что бы ни случилось, ты моя жена, и если уж то, что сейчас произошло, тебе этого не доказывает, тогда не знаю.

— Вон! — взвизгнула она. Если он не уйдет, она убьет его голыми руками. — Убирайся сейчас же!

Едва он вышел, Камилла бросилась на постель и сжатыми кулаками в бессильной злобе забарабанила по подушкам. Черт бы его побрал! Как посмел он! О да, он доказал, что она его жена, негодяй! Она жена дикаря, который не знает о женщинах ничего.

Ну что же, если он думал, что она покорно склонит голову и сдастся, как тетя Юджина, то он ошибается.