что старания Ерофея не пропали даром. Плита задрожала. Если бы я не знал, что это невозможно, то я под присягой поклялся бы, что толстый броневой лист пытается изогнуться и сложиться вдвое. Ерофей ударил еще раз - и плита замерла, превратившись, как ей и положено, в кусок безжизненного металла.

- Уф, - Петров рукой придержал трясущуюся челюсть. - Спаслись.

- Да, - подтвердил я. - Благодаря тому, над кем вы только что посмеивались.

- Нет пророка...

Ерофей уже соскользнул на пол и с огорчением рассматривал перепачканные машинным маслом ладошки.

- Товарищ полковник, - почтительно обратился к нему командир базы, приношу свои искренние извинения за крайне бестактное поведение офицеров. О вашей находчивости и энергии будет немедленно сообщено на Землю. Я буду ходатайствовать о награждении вас орденом.

Ерофей опять зарделся.

- Я что... Ничего...

- Вы герой, - веско сказал полковник Петров. - Я счастлив познакомиться с вами.

Как ни упирался Петров, я настоял на том, чтобы присутствовать при осмотре злополучного реле, управляющего подъемом и спуском элеватора. Я как нюхом чуял, что мы найдем много интересного. Причем именно по моему настоянию осмотр был произведен немедленно. И вот, сопровождаемые главным инженером станции и взводом техников, мы с Петровым двинулись в поход. Присутствие высокого начальства всегда действует магнетически. Уже через пять минут за мной по коридору маршировало слаженное каре. Погоны сверкают, ботинки грохочут, только строевой песни не хватает. Это было великолепное зрелище.

Когда мы подошли к шахте подъемника, меня охватила странная робость. Вспомнилась одна поездка в лифте.

- Прошу полковник, - предложил я Петрову.

Но и тот нее спешил шагнуть на струящуюся ленту.

- Прошу, майор.

Главный инженер почесал за ухом, скорбно вздохнул и приказал:

- Лейтенант, вперед.

Повторялась сцена на космодроме.

- Слушаюсь, - обреченно отозвался лейтенант и направился к подъемнику. Он уже занес ногу, чтобы поставить ее на вынырнувшую из шахты площадку, как вдруг мы услышали...

Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый вой донесся снизу. Вибрируя и отражаясь от стен, он прокатился по атриуму. Начавшись с тихого стона, вой усилился до львиного рева, потом снова сник до жалобного, щемящего сердце плача. Лейтенант кошкой извернулся и шарахнулся прочь от подъемника, словно перед ним распахнулась пасть крокодила.

- Не могу, товарищ майор. Никак не могу. Хоть под трибунал отдайте.

Майор поперхнулся, откашлялся и тихо доложил полковнику:

- Товарищ командир, он не может.

Полковник Петров закрутил головой, словно воротник комбинезона внезапно стал ему тесен, вытянулся в струнку и отрапортовал:

- Он не может, товарищ генерал. Что прикажите делать?

Я повернулся к Ерофею, с любопытством прислушивающемуся к долетающим из шахты звукам. Домовой даже ладонь к уху приставил, чтобы лучше слышать.

- Что ты об этом думаешь, полковник?

Ерофей поскреб в бороде и смутно сообщил:

- Когда силы зла властвуют безраздельно, надлежит соблюдать сугубую осторожность. Мне кажется, наступает именно такое время.

- Ну, положим, такими фокусами нас не испугаешь. Дело знакомое. Подумаешь, воет... Очисти и побыстрее.

Ерофей достал неизменный прутик омелы и принялся терпеливо охлестывать каждую появляющуюся площадку. Техники почтительно ждали, затаив дыхание. После случае в ангаре никому и в голову не приходило смеяться над действиями Ерофея. Полагаю, вознамерься он станцевать лезгинку, это тоже восприняли бы как должное. Наконец домовой решил, что профилактика проведена достаточная и подал пример, первым шагнув в лифт. Я торопливо бросился следом, схватив Петрова за руку. Мне хотелось его кое о чем расспросить, но впечатлительный командир станции впал в сомнамбулическое состояние и не мог связать двух слов, только шептал что-то бессвязное. Сцена в ангаре и какие-то мне пока неведомые происшествия полностью выбили его из колеи.

- Вот оно... То самое...

- Какое самое? - презрительно бросил Ерофей.

Но Петров закатил глаза и мне пришлось поддерживать его, иначе он рухнул бы на пол.

К злополучным контрольным щитам мы подошли строем. В коллективе чувствуешь себя гораздо увереннее. Петров немного воспрял духом, и потому первым предупредительно распахнул дверцу. Я поспешно зажал нос - таким зловонием пахнуло из шкафчика.

- Это што де, у вас дюбой божед так заптосто откдыть шкаф уптавдения? - прогнусавил я.

- Э-э... - выдавил Петров. - Они как правило опломбированы и закрыты.

- А как не пдавидо?

- Пять суток ареста, майор Сидоров.

- Есть! - с готовностью вытянулся главный инженер. - Десять суток ареста, лейтенант Ломанов.

- Есть! - живо среагировал техник. И угрожающе добавил: - Ну, погоди...

Я представил, как разольется волна наказаний на следующей ступеньке. Лет десять в общей сложности получится... И я разозлился. Стоять с зажатым носом было глупо, хотя на мне и красовались генеральские погоны. Как ехидно заметил один из писателей, это еще не основание, чтобы молоть чепуху. Я набрался мужества и разжал пальцы. Боже, ну и запашок.

- А мышей в шкафах вы не развели? - спросил я у Петрова. - С момента сдачи станции в эксплуатацию хоть один человек сюда заглядывал?

- Вообще-то во время регламента, как правило... - неуверенно ответил полковник, сам себе не веря.

- А как не правило? На самом деле? Паутину я вижу. Пыль вижу. Ржавчину вижу. И еще кое-что. - Я указал пальцем на темную массу, издававшую тот самый аромат. - Что это? Нет, я не вас, майор, спрашиваю. Мне хочется услышать ответ от полковника.

Петров переступал с ноги на ногу и нерешительно потрогал темно-коричневую кучку, поднял запачканный палец и повертел под носом.

- Не знаю, товарищ генерал.

Весь технический штаб станции, лучшие специалисты, собрались вокруг полковничьего пальца и внимательно обследовали его. Вердикт был единогласным и категорическим: не знаем! Только Ерофей, подозрительно крутивший носом, с шумом потянул воздух, скривился и смачно плюнул.

- Головы садовые. Звезд на погонах - целую галактику соорудить хватит, а собачьего кала не видали.

Последовала немая сцена, как в 'Ревизоре'. Полковник Петров выпученными глазами уставился на свой палец, поднятый для всеобщего обозрения.

- Ка-акого?

- Собачьего, - спокойно повторил Ерофей.

Полковник затрясло, он побелел и припустился куда-то бегом.

- Слабак, - сквозь зубы процедил ему вслед Ерофей.

В загаженном шкафу мы также нашли более чем странную записку. Она гласила: 'Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от...' Записка была составлена из вырезанных маленькими ножничками с кривыми лезвиями газетных строк, наклеенных на чистый лист бумаги. Что-то это мне напомнило. Но что?

6. ОПЕРАЦИЯ 'ФРАНЦУЗСКИЙ ПУДЕЛЬ'

Мне происходящее до крайности не понравилось, Ерофею тоже. Чувствовалась какая-то излишняя, нарочитая театральность. Пыльные закутки, потом