Мейер не заметил, как она выходила из комнаты, хотя не могла быть полностью уверена в непреднамеренности его упущения. Она ощущала смутную благодарность к этому человеку и из чувства противоречия защищала его. Когда вопросы к Анджелине иссякли, внимание Рольфа переключилось на Мейера.

— Ты предпочитаешь суд и приговор, вынесенный нашим собранием, или поединок?

Мейер задумчиво покусывал губу, на его широком лице отражалась лихорадочная работа мысли. Наконец, он улыбнулся и развел руками.

— Я откровенно признаю, что действительно пренебрег своими обязанностями, хотя и возражаю против обвинения в том, что леди так или иначе усыпила мою бдительность. Более того, я не нахожу особой беды в том, что случилось, потому что считаю: бессмысленно и бесполезно насильно удерживать ее здесь. С другой стороны, зная настроения моих друзей, я вовсе не боюсь их приговора, хотя, конечно, какое-то наказание я должен понести. Но все же я выбираю поединок — потому что он менее оскорбителен для чести воина, чем наказание, наложенное другими, и потому что он даст мне шанс проявить себя и показать, на что я способен.

По оживлению, заигравшему в глазах Рольфа, можно было судить, что он полностью удовлетворен выбором Мейера.

— Право выбора оружия принадлежит мне, — сказал он. — И чтобы доказать, что дух рыцарства присущ не только тебе, я выбираю палицы.

— Палицы? — запротестовал Густав. — Но у нас нет с собой ничего подобного.

— В лесу полно сучьев и толстых веток.

Этих слов было достаточно, чтобы люди принца, за исключением Мейера, сорвались с мест и устремились в ночную тьму и сырость, громко требуя на бегу от Сейруса топоров и азартно споря о предполагаемой толщине и размерах такого оружия. Когда их голоса стихли вдали, Анджелина поднялась из-за стола.

— Думаю, мне пора вернуться в комнату, — сдержанно сказала она.

— Останьтесь.

Это было сказано тоном приказа.

— Я не хочу присутствовать на этом спектакле.

— Тогда, — глаза Рольфа настойчиво ловили ее взгляд, — в разыгрывании этого спектакля будет мало смысла.

Он знал, что Мейер виноват, но ответственность за его оплошность должна нести также и та, которая злоупотребила мягким доброжелательным отношением к ней. Мейер тоже заплатит по счету, но не столько за свой недогляд, сколько за неповиновение воле принца, отчетливо прозвучавшее сейчас в его словах, за вмешательство в дела своего повелителя и сочувствие пленнице. Выбор палиц в качестве оружия поединка отнюдь не был уступкой Мейеру. Скорее наоборот. Просто Рольф не хотел, чтобы кто-нибудь из его людей в результате поединка серьезно пострадал, а с другой стороны, посредством этого оружия можно было преподать нарушителю дисциплины хороший урок, который тот надолго запомнит.

То, что Мейер это прекрасно понимал, было видно по выражению его лица.

— Ты сам выйдешь на поединок со мной или выберешь лучшего из своей свиты?

— Ты же знаешь мои правила. Я никогда не сражаюсь со своими людьми. Что же касается лучшего — они все хороши. Поэтому ты сразишься сначала с Густавом, потом с Леопольдом, затем с Освальдом и под конец с Оскаром.

— Со всеми?

— Да. По очереди, конечно.

— Хорошо, — глухо сказал Мейер, выражение его лица было угрюмым, и на бледной коже четко выделялся уродливый шрам.

Поединка чести на этот раз не получится. Мейера ждет позорная участь — избиение палками. Хотя он и был самым сильным среди телохранителей Рольфа, но он был не в состоянии одолеть всех. По мере того, как силы будут постепенно оставлять его, каждый очередной соперник, выходящий с ним на поединок, тоже будет слабее предыдущего по своим физическим достоинствам. И таким образом, победа над ним достанется слабейшему. Но как бы то ни было, первым на поединок с ним выйдет хитрый опытный ветеран Густав. Именно он начнет испытание на прочность воинских качеств Мейера.

Анджелина знала, что это мучительное для нее зрелище потребует напряжения всех ее сил. Так оно и вышло.

Сначала мужчины раздвинули стулья, освободив пространство в центре залы. Соперники разделись до пояса. В воздухе разносился свежий аромат древесины, с которой только что ободрали кору. Этот бодрящий запах смешивался с дымом очага, запахами неубранных со стола остатков ужина и потными испарениями тел сражающихся мужчин. Точные удары — удары по живой человеческой плоти — звучали глухо; когда борцы сходились, сжимая друг друга в мощных объятьях, их кованые сапоги гулко и громко топотали по паркетному полу. Скрещенные дубинки издавали негромкий скрежет, а отбитые удары звучали звонко в гулком просторном зале. Соперники рычали и бранились. Скоро тела их покрылись ссадинами и багровыми синяками от ушибов. На щеках, плечах и даже лбах выступили кровопотеки.

Густав был заметно хитрее и опытнее, он задал Мейеру хорошую трепку. Но скоро начал задыхаться, не выдерживая быстрого темпа. Более молодой Мейер стал одолевать его, сначала он прошелся по ребрам Густава, потом попал по диафрагме — сбив ветерану дыхание, а затем уже принялся дубасить его тщательными прицельными ударами. Несколько раз Густав, правда, тоже достал его скользящим ударом. Но один серьезный удар Мейер все-таки пропустил — он пришелся ему в самое ухо. Мейер закачался, но тряхнув головой, пришел в себя и снова ринулся в бой. И через некоторое время Густав поднял свою дубинку двумя руками над головой, громогласно объявляя мировую.

Леопольд был полон сил и нерастраченной энергии. Разозленный тем, что по вине Мейера он сам недавно попал под горячую руку Рольфа, молодой человек не хотел давать своему сопернику спуска. И то, что Мейер довольно быстро разделался с кузеном принца, было скорее не следствием его мастерства или выдержки, а делом случая — везением: Леопольд поскользнулся в лужице крови и в то время, когда он потерял на секунду равновесие, удар Мейера сбил его с ног, и он рухнул на пол. По правилам с падением одного из соперников поединок прекращался.

Следующим на очереди был Освальд, осторожный, но легкий и подвижный боец. Долгое время он успешно маневрировал, за счет своей ловкости и сноровки уходя от ударов Мейера, мягкими кошачьими движениями избегая прямых попаданий и обманывая бдительность своего противника. Его изумительная техника и отменная реакция вконец измотали Мейера, точно так же, как недавно сам Мейер за счет большей подвижности вывел из строя Густава.

Наблюдая за этим жестоким кровопролитным боем, Анджелина сознавала, что на ее глазах разворачивается необычное действо. Она волей случая присутствовала на поистине поражающем воображение спектакле, который не увидишь в их краях. Среди знакомых Анджелины не было ни одного мужчины, который был бы способен вот так запросто, схватив дубинку или палку, надежно защитить себя, а тем более атаковать сильного опытного соперника и одержать победу. Быстрота и ловкость, которые демонстрировали все без иключения люди принца, были выработаны долгими тренировками и закалкой. Эти люди были сражающимися автоматами, механизмами, созданными для поединков и битв. Но в бою проявлялась и яркая индивидуальность каждого, и характер, и талант, пусть и выказываемые вот таким варварским способом.

На щеке Мейера виднелся огромный багровый кровоподтек, и все лицо его заливала кровь, стекающая струйкой из рассеченной брови. Освальду тоже досталось. Одно его ухо горело огнем и напухло, а на теле в районе грудной клетки алел огромный ушиб. Когда Мейер, предприняв удачную серию ударов, угодил Освальду в голову, последний от неожиданной боли пришел в такое бешенство, что с громким воинственным криком безоглядно кинулся в бой, оставив свои уловки. Соперники молотили друг друга дубинками, как молотят зерно цепями. И тут дубинки скрестились. Мейер, молниеносно зацепив палицей дубинку Освальда, рванул что было силы, и та отлетела в сторону.

Ее подхватил брат Освальда и, сбросив на пол свой китель, торжественно выступил вперед. Его расчетливая манера ведения боя была непохожа на манеру брата. Все движения Оскара, которым, может быть, и недоставало артистизма, присущего Освальду, были точны и выверены. Он тщательно выбирал