— Кажется, небольшие. Ядра от ваших пушек редко попадают в цель.
Шевалье посмотрел в пол, а потом вновь поднял глаза на нее.
— Откуда же тогда это предложение? Мы были весьма удивлены, увидев белый флаг.
— Я думаю, что начезы действительно хотят жить в мире. Они считают свое нападение на форт Розали ответом на действия Шепара. Это была кровная месть ему за то, что он сделал. Сейчас их чувства удовлетворены. Они думают, что вы здесь потому, что беспокоитесь за своих женщин и детей. Вам их вернут, если вы оставите начезов в покое. Если вы заберете пленных и уйдете, вам с их стороны ничего не будет угрожать.
— Детские рассуждения! Начезы убили сотни наших людей. Губернатор Перье послал во Францию за подкреплением и продовольствием, с тем чтобы подавить это восстание индейцев. Подкрепление прибудет через несколько месяцев.
— Шевалье де Любуа, вы хотите сказать, что раз уж губернатор послал за подкреплением, то теперь он уже не сможет решить дело с индейцами миром, без дальнейшего кровопролития?
— Вы представления не имеете, о чем говорите.
— В самом деле? Мне сдается, что губернатор предпочитает продолжать войну с индейцами, потому что иначе он окажется в роли мальчика, кричавшего, что видел волков.
— Это совершенно другой случай, — отрезал француз.
— Я не понимаю, как вы можете игнорировать предложение индейцев, если для французов действительно важен мир. Кроме того, для вас это, может быть, единственный шанс получить пленных живыми и невредимыми.
— Что вы имеете в виду? — спросил он резко.
— Французские женщины и дети делят с индейцами опасности и тяготы осады. Что вы скажете губернатору и людям Нового Орлеана, если они погибнут раньше, чем вы победите начезов?
— Этого не случится.
— Уверяю вас, шевалье, что хоть вы и презираете индейцев, но если вы загоните их в угол, они все умрут, до последнего человека, но не сдадутся. Если вы и дальше будете причинять вред их женщинам и детям, гнев начезов будет страшен.
— Вы хотите сказать, что они отыграются на пленных?
— В этом нет ничего невозможного. Ведь губернатор Перье сжег женщин начезов.
Он пристально взглянул на нее, затем резко поднялся.
— Мне необходимо это обдумать. Я вернусь через час.
К Элиз сразу же подошел Сан-Амант и кивнул на ее бокал, к которому она почти не прикасалась.
— Выпейте. Это то, что вам сейчас нужно.
— Да, спасибо, — ответила Элиз рассеянно. Когда он сказал какой-то комплимент ее внешности, она только покачала головой, как будто бы эти слова не имели смысла, да так оно и было.
— А другие женщины? Как они поживают?
Элиз посмотрела ему в лицо, с трудом собираясь с мыслями.
— Я думаю, вы можете себе представить как. Но вас действительно интересуют все женщины или только одна?
— Элиз! — выдохнул он. — Вы видели ее?
— Только сегодня утром.
— И? И? — спросил он, нетерпеливо подаваясь вперед.
Элиз, улыбнувшись, сжалилась над ним:
— У Элен все очень хорошо. У вас родилась прекрасная дочь. Но она так требовательна, что от нее не спит вся деревня.
Сан-Амант прикрыл глаза, чтобы скрыть слезы.
— Вы знаете, она вас видела, — продолжала Элиз. — И просила передать, что шлет вам свою любовь и молится, чтобы у вас все было в порядке.
— Ах, Элиз, я готов расцеловать вас!
— Лучше не надо. Что бы на это сказали ваша Элен или Рено?
— Ах, да… Кажется, Любуа был не слишком вежлив, говоря о Рено Шевалье. Я всем рассказывал, что вас увезли против вашей воли, насильно. Паскаль, правда, спорил со мной, когда был навеселе. Генри даже пригрозил вызвать его на дуэль.
— Не позволяйте ему!
— Ах, Паскаль и не собирается драться. Он смеется над оскорблениями мальчика, говорит, что тот влюблен в вас телячьей любовью, поэтому не верит ни единому плохому о вас слову.
— Может быть, им стоит реже встречаться? Тогда они смогут избежать неприятностей.
— В стране начеточе не так много французов. Но комендант форта Сен-Дени присматривает за юношей.
— Они все еще там?
— Думаю, что да. Место там более дикое, чем здесь, у начезов, и больше возможностей для контрабандной торговли с испанцами в Лос-Эдесе. Почему бы Паскалю и не остаться там? Что же касается Генри, то, как я уже говорил, его взял под свое крыло комендант Сен-Дени, он дал ему работу.
Они заговорили о других вещах — о ребенке, о том, как он родился, как живет Элен, об условиях жизни в осажденном форте. Однако, касаясь последней темы, Элиз была так же немногословна, как и во время разговора с лейтенантом.
Когда отведенный час уже почти истек, она бросила на Сан-Аманта быстрый взгляд:
— Что вы думаете о Любуа? Держит ли он данное слово?
— Вы имеете в виду, отдаст ли он приказ своим войскам возвращаться в Новый Орлеан, когда пленные будут в безопасности? Я думаю, он сделает это, если даст слово.
— Вы так полагаете? Но некоторые считают, что слово, данное дикарю, ни к чему не обязывает, особенно если оно дано при чрезвычайных обстоятельствах.
Сан-Амант поднял брови:
— Вы стали циничной!
— Скорее осторожной, но я всегда была такой. Любуа кажется мне тщеславным человеком. Не решит ли он сначала обеспечить безопасность женщинам и детям, а потом уничтожить начезов, когда те меньше всего будут этого ожидать?
— Чтобы доказать, что существует индейская проблема, оправдав тем самым тревогу, поднятую Перье? — Сан-Амант задумчиво кивнул: — Это возможно.
— Возможно?
— Мне бы не хотелось так думать, — ответил он серьезным тоном.
К ним приблизился шевалье и поклонился Элиз:
— Извините, что задержал вас, мадам, но я не имею права принимать такое важное решение в спешке.
— Я понимаю, — тихо сказала она, бросив взгляд на Сан-Аманта. Обходительный тон королевского лейтенанта, видимо, тоже показался ему странным, потому что он нахмурился.
— Я согласен на представленные вами условия. Мы отступим на некоторое расстояние, чтобы могли быть освобождены женщины и дети. В обмен на пленников, захваченных во время резни в форте Розали, мы даруем начезам мирную жизнь.
— Вы выкурите с ними трубку мира?
— Да.
— И воины чокто уйдут с вами?
— Да.
Что-то во всем этом Элиз не нравилось, но она не могла понять — что. Глядя на королевского лейтенанта, она пыталась придумать что-нибудь, что могло бы заставить его сдержать данное слово, но ничего не приходило ей на ум.
Любуа заложил руки за спину и покачался на каблуках.
— У нас имеется только одно условие.
— Да? Какое? — спросила она резко.
