показался разъяренный Вэнс, он дотянулся до нее, и они покатились вниз по ступенькам.

На землю они упали вместе. Какую-то секунду Джулия лежала, неподвижно, потрясенная. Затем она почувствовала боль в ноге, на которую рухнул во время падения Вэнс. Ее обуяла страшная ярость. Она стала изо всех сил вырываться, лягаться, царапаться и бить. Ее мозг был ослеплен, и она. уже не обращала внимания ни на свою боль, ни на боль Вэнса. Она перестала понимать, что делает. Вдруг она услышала вскрик, почувствовала, как Вэнс начинает вставать… У нее не было времени ни оглянуться, ни о чем-нибудь подумать.

Внезапно Вэнс куда-то пропал. Она была свободна. Подняв глаза, она увидела, как Вэнс падает спиной на землю в нескольких футах От нее. Прямо перед собой она заметила широкие плечи и темную голову. Когда человек вышел на свет, падающий из ее домика на колесах, она разглядела разъяренное лицо Рея. Он бросился на Вэнса, который пытался подняться на ноги.

— Не бей в лицо! — дико закричала она, вскакивая на ноги. — Только не бей в лицо!

Сзади ее кто-то схватил за плечи, она обернулась… Это была Офелия. Джулия и не заметила, когда подбежала ее помощница.

Рей на секунду обернулся на Джулию. В его глазах сверкнуло какое-то дикое веселье. Он вновь повернулся к Вэнсу и произвел короткий, но мощный удар в его солнечное сплетение. Тело Вэнса сломалось пополам, послышался хрип. Вэнс упал сначала на колени, а потом лицом вниз на гравий. Он стал кататься у ног Рея и истошно хрипеть. Руки его были прижаты к груди.

— Боже, — выдохнула около Джулии Офелия. Она с уважением взглянула на Рея, потом перевела обеспокоенный взгляд на Джулию. — С тобой все в порядке? Хочешь, чтобы тебя отвезли домой? Может, позвонить в полицию?

— Не надо, — сказала Джулия, стряхивая с себя гравий, который налип во время драки. Откинув назад свои волосы, она вздернула подбородок и повторила: — Не надо. Со мной все нормально.

— Да, думаю, вся эта история не будет способствовать дальнейшим съемкам. Боже, что за ремесло! Ничего, мы заставим этого шутника принести тебе извинения.

Джулия попыталась улыбнуться, но ее улыбка вышла грустной. Вот и еще одного врага нажила. Этого только не хватало.

Офелия подошла к скорчившемуся актеру:

— Эй, Вэнс, ты, глупый идиот! Ты что это тут задумал, а?! Вставай и проваливай отсюда, пока цел, недоносок!

Джулия взглянула на Рея. Тот смотрел на нее. У него был нахмуренный взгляд, а руки все еще были сжаты в кулаки. Он оглядел ее всю, как бы убеждаясь в том, что с ней все в порядке. Прежде чем она успела что-то сказать, он ей коротко кивнул и зашагал прочь.

Джулия уже открыла рот, чтобы окликнуть его, но Промолчала. Он не нуждался в ее благодарности. Похоже, ему была противна ее тревога за лицо Вэнса. Ладно, пусть идет. Несомненно, это все к лучшему.

Несомненно.

— Вэнс не будет больше досаждать тебе, — сказал Аллен, когда они с Джулией дожидались начала съемки эпизода на улице. — Офелия рассказала мне о его подвигах. Я поговорил с ним по этому поводу всего несколько минут назад. Мне кажется, мы пришли к взаимопониманию.

Вэнс стоял в некотором отдалении от них в компании репортерши. В джинсах и майке своего героя Жан-Пьера он выглядел угрюмым и вялым. Через несколько секунд он должен пройти по улице вместе с Саммер, обмениваясь приветствиями и рукопожатиями с группой местных жителей, которым надлежало изображать друзей и соседей. Хорошо, что сценарий не требовал от него слишком живой игры, подумала Джулия, неизвестно, справился бы он тогда с ролью. Хотя, конечно, сказать было трудно; многие, казавшиеся чуть ли не полумертвыми актеры внезапно преображались, как только начинала работать камера.

— Благодарна за заботу, — сказала Джулия, обращаясь к Аллену, — но я бы и сама с этим справилась.

— Возможно, хотя, как мне кажется, мой авторитет произвел на него гораздо большее впечатление, чем кулаки Табэри или твои призывы к здравому смыслу. Во всяком случае, мой разговор с ним полезен еще и тем, что его вполне праведный гнев будет направлен по другому адресу.

— Праведный гнев? — переспросила она. Последние слова заставили ее нахмуриться. Держался Аллен, как всегда, чопорно и одет был безупречно: желто-коричневая шелковая рубашка, на шее галстук с широкими кон-цами, свободные брюки цвета ржавчины с идеальной стрелкой. Джулия в своих кремовых хлопчатобумажных брюках и спортивной майке чувствовала себя рядом с ним плохо одетой.

— За то, что ему сделали выговор, — резко ответил Аллен и беспокойно заерзал под ее взглядом, потянувшись рукой поправить галстук. — Я же не говорю, что с его стороны было справедливо возмущаться тем, что ты отвергла его домогательство.

— А с твоей стороны, справедливо?

— Нет. Хотя некоторые мужчины склонны реагировать именно таким образом, если их домогательства отвергают, особенно публично.

Джулия испытующе вгляделась в его лицо, ей показалось, что он косвенно обвиняет ее в случившемся, но решила, что у него не должно быть таких мыслей.

— Тогда им не следует, — медленно проговорила она, — делать свои домогательства достоянием публики.

— Это несомненная глупость с их стороны. А как ты думаешь, я достаточно помудрел? Может, ты прекратишь доказывать мне, что я не имею на тебя прав, и приедешь ко мне в Новый Орлеан?

— Это не так просто, Аллен, — ответила она.

— Я так и думал. Но в чем же дело? Не собираешься ли ты бросаться в объятия этого болотного человека из-за одного-двух геройских порывов? Неужели ты действительно думаешь, что сможешь бросить все это ради семейного блаженства? — Он жестом обвел бурлящую вокруг их жизнь, наполненную треском камер, звуковой аппаратуры и генераторов, извивающимися как змеи электрическими проводами, осветительными батареями, разбросанными в беспорядке отражателями, орущими и чертыхающимися техниками, которые пытались привести этот хаос в какой-то порядок.

Сдержанно Джулия ответила:

— Никто и ничего не просил меня бросать.

— Вот и хорошо, потому что ты этого никогда не сделаешь; ты не в состоянии это сделать. Это у тебя в крови, это твое наваждение, это то, без чего ты не можешь ни есть, ни пить, ни спать.

— Это просто моя работа, — сказала она.

— Это то, чем ты занималась с юных лет, то, во что ты вложила годы тяжкого труда, над чем ты ломала голову; это ты и есть. Ты не можешь просто отойти в сторону, как это здание не может сойти со своего фундамента.

— Это говорит твоя надежда.

Он непонимающе уставился на нее.

— Что?

— Ты надеешься на то, что я не оставлю свою работу, потому что боишься, что тогда я могу вернуться в Лос-Анджелес и к тебе. Ты не хочешь прямо просить меня о том, чтобы я вернулась. Это наложило бы на тебя больше обязательств, чем тебе бы хотелось. Ты отдаешь себе отчет, Аллен, что прошло уже почти два года с тех пор, как мы задумали пожениться?

— Мне казалось, что тебе этого не нужно.

Она устало провела рукой по волосам.

— Возможно. У нас было удобное, устраивающее нас обоих соглашение, но ты должен признать, что дальше этого не пошло. И нет смысла стариться сделать из него нечто большее.

— Никогда не подозревал, что у тебя такие мысли, — сказал он, лицо его побледнело, а глаза тревожно расширились.

— У меня их и не было, до последнего времени. Ты думаешь, это грустно?

— Но я люблю тебя, Джулия, — прошептал он.