— Смотри-ка, верно.
— Вы отдаёте себе отчёт? Сколько недель нам теперь понадобится, чтобы отследить и исправить ваши ошибки?
— Не так-то просто с этими нулями, которые идут один за другим…
— Замолчите!
Схватив мою руку, Фубуки вывела меня из комнаты. Мы вошли в пустое помещение, и она заперла дверь.
— Вам не стыдно?
— Я сожалею, — жалко промямлила я.
— Нет, вы не сожалеете! Думаете, я не понимаю? Вы сделали все эти неслыханные ошибки, чтобы отомстить мне!
— Я вам клянусь, что нет!
— Я это прекрасно знаю. Вы настолько злы на меня за то, что я донесла на вас вице-президенту о вашей истории с молочными продуктами, что решили меня публично выставить на посмешище.
— Я себя выставила на посмешище, а не вас.
— Я ваш прямой начальник, и все знают, что это я дала вам вашу работу. Значит, это я отвечаю за ваши действия. И вы это прекрасно знаете. Вы ведёте себя также низко, как и прочие на западе: ваше личное тщеславие вы ставите выше интересов компании. Чтобы отомстить мне за моё отношение к вам, вы не постеснялись саботировать бухгалтерию Юмимото, зная изначально, что ваши промахи падут на меня!
— Я ничего этого не знала, я не нарочно сделала эти ошибки.
— Да что вы! Я знала, что вы не блещете умом. Однако, никто не может быть настолько глуп, чтобы сделать подобные ошибки!
— Я могу.
— Перестаньте! Я знаю, что вы лжёте.
— Фубуки, я даю вам слово чести, что я не делала ошибок нарочно.
— Чести! Что вы знаете о чести?
Она презрительно рассмеялась.
— Представьте себе, понятие чести существует и на западе.
— А! И вы находите достойным уважения бесстыдно утверждать, что вы последняя дурочка?
— Я не думаю, что так уж глупа.
— Либо вы предательница, либо тупая: третьего быть может.
— Может: я это я. Есть нормальные люди, не способные переписывать колонны цифр.
— В Японии таких людей нет.
— Кто же оспаривает превосходство Японии? — сказала я, принимая сокрушённый вид.
— Если вы умственно-отсталая, надо было мне об этом сказать, вместо того, чтобы позволять мне доверять вам такую работу.
— Я не знала, что я умственно-отсталая. Я в жизни ещё не переписывала столько цифр.
— И, тем не менее, ваш случай любопытен. Ведь, чтобы переписывать цифры не требуется особого ума.
— Это точно. Я думаю, что в этом и беда таких людей, как я. Если наш мозг не задействован, он засыпает. Отсюда и мои ошибки.
Фубуки оставила наконец свой воинственный вид и посмотрела на меня весело и удивлённо:
— Ваш мозг должен быть задействован? Как странно!
— Ничего странного, это естественно.
— Ладно. Я подумаю о работе, которая задействует ваш мозг, — повторила моя начальница, явно забавляясь этими словами.
— А пока, можно мне помочь господину Унадзи исправить ошибки?
— Ну, уж нет! Вы и так достаточно натворили!
Не знаю, сколько времени понадобилось моему злополучному коллеге, чтобы восстановить порядок в счетах, разрозненных моими стараниями, но мадемуазель Мори потребовалось два дня, чтобы найти занятие мне по силам.
Огромная папка ждала меня на столе.
— Вы проверите суммы командировочных расходов, — сказала она мне.
— Опять бухгалтерия? Я же вас предупредила о моей ограниченности.
— Это не имеет ничего общего с бухгалтерией. Эта работа разбудит ваш мозг, — уточнила она с насмешливой улыбкой.
Она открыла папку.
— Вот, к примеру, отчёт, который составил господин Сиранэ о командировочных расходах во время поездки в Дюссельдорф для того, чтобы компания возместила ему деньги. Вы должны пересчитать все до мельчайших сумм и установить, получается ли у вас тот же результат, что и у него, с точностью до йены. Поскольку многие счета выставлены в марках, вы должны считать по курсу немецкой марки на дату, указанную на документе. Не забывайте, что курс меняется каждый день.
Так начался худший кошмар в моей жизни. С минуты, когда мне была поручена эта задача, понятие времени исчезло из моей жизни, чтобы уступить место вечной муке. Никогда, ни одного раза мне не удалось прийти к результату, если не идентичному, то хотя бы сравнимому с тем, который мне приходилось проверять. Например, если служащий насчитывал, что Юмимото должна ему 93.327 йен, у меня выходило 15.211 йен или 172.045 йен. Ошибки просто преследовали меня.
В конце первого дня я сказала Фубуки:
— По-моему, я не справлюсь с этим.
— И, однако, эта работа задействует мозги! — ответила она неумолимо.
— У меня не получается, — жалко призналась я.
— Вы привыкнете.
Но я не привыкла. Оказалось, что, не смотря на мои старания, эта работа была мне не по зубам.
Моя начальница завладела папкой, чтобы показать, как это легко. Она взяла досье и принялась с молниеносной скоростью стучать по калькулятору, даже не смотря на кнопки. Через четыре минуты, она сделала заключение:
— У меня получается тот же результат, что и у господина Саитамы, до единой йены.
И она поставила на отчёт свою печать.
Подчиняясь этой новой несправедливости судьбы, я вновь принялась за свой труд. За двенадцать часов мне не удалось справиться с тем, что Фубуки проделала за три минуты пятьдесят секунд.
Не знаю, сколько времени прошло, когда она заметила, что я не проверила ни одного досье.
— Ни одного! — воскликнула она.
— Это правда, — сказала я, ожидая наказания.
На моё несчастье она лишь указала мне на календарь:
— Не забудьте, что папка должна быть закончена к концу месяца.
Уж лучше бы она выбранила меня.
Прошло ещё несколько дней. Я была словно в аду: числа с запятыми и десятыми долями вихрем неслись мне в лицо. В моём мозгу они превращались в сумрачную магму, и я уже не могла отличить их друг от друга. Окулист сказал, что зрение тут ни при чём.
Раньше я всегда восхищалась спокойствием и пифагорейской красотой цифр, теперь же они стали моими врагами. Калькулятор тоже желал мне зла. В числе моих психомоторных дефектов был следующий: когда мне приходилось нажимать на кнопки более пяти минут, моя рука вдруг становилась вялой, словно я погружала её в густое и липкое картофельное пюре. Четыре пальца совершенно переставали двигаться, и только указательный ещё как-то удерживался на поверхности, касался кнопок медленно и неловко, как будто копаясь в невидимом картофеле.
А поскольку, все это усугублялось моей редкой бестолковостью к цифрам, то, наверное, я со своим калькулятором выглядела весьма забавно. На каждую новую цифру я смотрела так же удивлённо, как Робинзон, встретивший индейца на необитаемом острове, затем моя окоченевшая рука пыталась повторить её на клавиатуре. Для этого я то и дело смотрела то на бумагу, то на дисплей, чтобы удостовериться, что ни одна запятая или ноль не затерялись по дороге. Но не смотря на тщательные проверки ошибки были просто колоссальными.
Однажды, с трудом стуча по кнопкам, я подняла глаза и встретила удивлённый взгляд моей начальницы.
— В чём дело? — спросила она меня.
Чтобы её успокоить, я рассказала о синдроме картофельного пюре, парализующем мои пальцы, решив, что эта история вызовет симпатию ко мне.
Но единственное, чего я добилась своей исповедью, был вывод, читавшийся в величественном взгляде Фубуки: «Теперь ясно, она действительно умственно-отсталая, этим-то все и объясняется».
Приближался конец месяца, а папка оставалась все такой же толстой.
— Вы уверены, что не делаете этого нарочно?
— Совершенно уверена.
— Скажите, много ли… в вашей стране таких людей, как вы?
Я была первой бельгийкой, которую она встретила. Всплеск национальной гордости заставил меня сказать правду:
— Ни один бельгиец на меня не похож.
— Меня это успокаивает.
Я засмеялась.
— Вам смешно?
— Вам никогда не говорили, Фубуки, что мучить умственно отсталых стыдно?
— Говорили. Но меня никто не предупреждал, что один из них окажется у меня в подчинении.
Я ещё пуще рассмеялась.
— Я всё-таки не понимаю, что вас так веселит.
— Это у меня нервное.
— Сосредоточьтесь лучше на вашей работе.
