– Это верно. А знаете почему? Потому что я никогда не видела такого прекрасного лица. Потому что такая красота редко встречается и потрясает тех, кто ее видит.

– Лгунья! Лгунья! Замолчите! – вскричала девушка и разрыдалась.

– Зачем мне лгать вам? Самое разумное, что я могла бы сейчас сделать – как можно скорее унести ноги: я отлично плаваю, мне бы удалось добраться до Нё. Неужели я стала бы так безрассудно рисковать, возвращаться в тюрьму, из которой бежала, только для того, чтобы обмануть вас?

Хэзел судорожно мотала головой.

– Если я красива, почему вы так долго ждали, почему не сказали мне этого сразу?

– Потому что за каждым нашим словом следили. Слуховая труба соединяет вашу комнату с курительной Капитана, и он подслушивал наши разговоры. Я думала было написать вам, но меня обыскивали, любую бумажку читали, любой огрызок карандаша отбирали. Сейчас я могу вам это сказать, потому что все спят – по крайней мере, я на это надеюсь.

Девушка утерла слезы и всхлипнула:

– Я бы хотела вам поверить. Но не могу.

– У вашего опекуна есть настоящее зеркало – одно во всем доме. Оно у него в спальне. Мы можем найти его.

– Нет, я не хочу. В последний раз, когда я видела свое лицо, мне было слишком больно.

Медсестра глубоко вздохнула, из последних сил сохраняя спокойствие.

– Значит, то, что мне говорили, – правда. Узники сами не хотят свободы. Вы, совсем как Фабрицио дель Донго, тоже любите свою тюрьму. На ее дверях нет никаких замков, кроме вашего мнимого уродства; я предлагаю вам ключ, а вы отказываетесь.

– Но тогда ложью окажется все, чем я жила эти пять лет.

– Я начинаю думать, что они вам дороги, эти пять лет с вашим старикашкой! Довольно, прекратите эту комедию, идемте.

Дело дошло до рукопашной. Франсуаза тащила Хэзел, а та с недюжинной силой упиралась, не желая подниматься с кровати.

– Сумасшедшая! Хотите, чтобы нас услышали?

– Не надо мне никакого зеркала!

Едва сдерживая бешенство, Франсуаза зажгла свет. Она схватила девушку за плечи и притянула ее голову почти вплотную к своему лицу:

– Посмотритесь в мои глаза! Много вы не увидите, но хоть убедитесь, что в вас нет ничего ужасного.

Хэзел, завороженная, не отвела взгляда.

– У вас такие огромные зрачки.

– Они расширяются, когда глазам есть на что полюбоваться.

Пока девушка смотрела на свое отражение, Франсуаза мысленно отвечала Лонкуру: «Вы правы, недаром кадуцей объединяет Меркурия и медицину. Я не только медсестра, но и вестница». Она снова заговорила:

– Ну что, видели?

– Не знаю. Я вижу гладкое лицо, как будто нормальное.

– В глазу вы большего не разглядите. Теперь идемте, только как можно тише.

Они покинули комнату и на цыпочках дошли до спальни старика. Старшая шепнула младшей:

– Сначала надо его обезвредить.

Они вошли и закрыли за собой дверь. Омер Лонкур под действием снотворного мирно спал, раскрыв рот, с совершенно безобидным видом.

Франсуаза открыла шкаф и достала пару рубашек. Одну она бросила Хэзел, прошептав:

– Этой заткните ему рот, а тем временем я другой свяжу ему руки.

Старик открыл полные ужаса глаза и хотел было закричать, но не смог: во рту у него уже был кляп.

– Достаньте еще рубашку и свяжите ему ноги, – скомандовала медсестра.

Еще не поняв толком, что происходит. Капитан оказался крепко связан по рукам и ногам.

– А теперь поищем зеркало.

Но напрасно ночные гостьи открывали стенные шкафы и шифоньеры, напрасно рылись в них – зеркала они не нашли.

– Понятное дело, старый негодяй его прячет, – проворчала Франсуаза.

Она пошла в лобовую атаку:

– Милостивый государь, не может быть и речи о том, чтобы вынуть кляп. Зато не исключено, что мы захотим поиграть с вами в кое-какие игры, крайне неприятные для вашей особы, если вы сейчас же нам не поможете.

Лонкур дернул подбородком, указывая на книжный шкаф.