Несмотря на увещания Демарата, сердца беглецов забились тревожно, когда от афинской триеры, стоявшей у входа в Геллеспонт, отделилась лодка с досмотрщиками и вооружёнными воинами.

Но всё обошлось благополучно. Досмотрщики старательно обшарили трюм в поисках запрещённых товаров, но там всё оказалось в порядке. Басне Демарата о покупке новых рабов поверили легко, начальник стражи мельком взглянул на Тиманфа и его друзей, возившихся у снастей, и у него не явилось никаких подозрений. Эвротея и Филипп также не заинтересовали досмотрщиков. Получив положенную пошлину, к которой Демарат прибавил три лишних золотых монеты, досмотрщики удалились.

Когда остались позади башни Сигея, Эвротея со вздохом облегчения сказала:

— Хвала бессмертным богам за наше спасение, но жалко, что нельзя побывать на развалинах священного Илиона…

В самом деле, остатки легендарного Илиона, или Трои, находились в недальнем расстоянии от Сигея, всего за каких-нибудь пятьдесят — шестьдесят стадиев. Это там, под стенами Трои, велась десятилетняя осада и происходили битвы царей и героев, описанные в поэме «Илиада». Оттуда пустился в многолетние странствования герой второй Гомеровой поэмы Одиссей. Долгие часы плавания она пересказывала их Филиппу, и вокруг неё всегда собирались внимательные слушатели-матросы.

Корабль шёл по Геллеспонту, похожему на тихую, спокойную реку меж зелёных берегов. Попутный ветер увлекал судно с распущенным парусом вперёд, и матросам было нечего делать. Усевшись на палубе в кружок, они слушали рассказ госпожи Эвротеи о том, откуда взялось название Геллеспонтского пролива.

— Давно это было, в те времена, когда боги чаще, чем теперь, спускались с Олимпа на землю, — повествовала Эвротея, и тихому её голосу сопутствовало мирное журчание струй за кормой корабля. — В те времена часто случалось, что боги женились на смертных женщинах, и от этих браков рождались великие цари и герои. В соседней с нами Беотии есть город Орхомен, и там некогда правил царь Афамант, сын бога ветров Эола и смертной женщины. Могучий полубог Афамант взял в жёны богиню ветров Нефелу, и от этого брака родились сын Фрикс и дочь Гелла. Но Афамант разлюбил Нефелу и женился на эллинке Ино.

Злая и коварная женщина невзлюбила божественных Фрикса и Геллу и решила погубить их. Страну постиг неурожай, и Афамант отправил послов к дельфийскому оракулу,[41] чтобы узнать причину бедствия. Мачеха подкупила послов, и те привезли придуманный ею лживый ответ:

«Чтобы боги вернули свою милость Беотии, надо принести им в жертву Фрикса».

Уже всё готово было к жертвоприношению, уже жрец поднял нож над грудью невинного Фрикса, как вдруг с неба спустился волшебный золоторунный баран…

— Знаю, знаю! — захлопал в ладоши впечатлительный Филипп. — Он спасётся на этом баране, да?

— Не перебивай, мой сын! — строго сказала Эвротея. — Этого златошёрстного барана послала своим детям богиня Нефела. Фрикс вскочил на барана, прежде чем изумлённые люди успели удержать мальчика. Туда же прыгнула Гелла, и чудесный баран, взвившись в воздух, понёсся на дальний север… Сначала всё было хорошо, но дальше случилась беда. Когда баран летел над теми водами, где мы сейчас плывём, Гелла посмотрела вниз, у неё закружилась голова, она упала в волны и утонула. С тех пор люди прозвали этот пролив Геллеспонтом, морем Геллы.

— Жалко бедную Геллу… — прошептал Филипп. — Почему она плохо держалась за баранью шерсть?.. Вот я бы вцепился, меня бы никому не оторвать!

— Так и сделал Фрикс, — улыбнулась мать.

— Что же сталось с ним? Он спасся?

— Да, мой сын! Путешествие закончилось в дальней Колхиде, на берегу реки Фазис. Мясо золоторунного барана принесли в жертву Зевсу-тучегонителю, а чтобы никто не похитил драгоценную шкуру, к ней приставили огнедышащего дракона, никогда не смыкавшего глаз. Фрикс умер в Колхиде, а сыновья его вернулись в Элладу с Язоном, которому удалось похитить золотое руно после долгих странствований и многих опасных приключений…

Так закончила свой рассказ Эвротея.

За Геллеспонтом открылась Пропонтида, которую можно было бы назвать большим озером, если бы её не соединяли с другими морями два узких пролива.

«Артемида» держалась у северного берега, он был более населённым и приветливым, менее извилистым. Здесь, когда уже остались позади ворота в Понт, зорко охраняемые афинянами, и миновала опасность попасть в руки Гиппия, строгость Демарата ослабела. Если приходилось бросать якоря, он отстаивался близ городов и разрешал матросам и пассажирам сходить на берег. Тиманф и его друзья побывали в Гераклее, Ганосе, Перинфе. В Гераклее запаслись свежей провизией: овощами и фруктами, хлебом. Купили также несколько живых баранов и быка.

Баранов подняли на борт корабля без больших трудов, но с быком пришлось повозиться. Быка не закололи и не разрубили на берегу, потому что он предназначался для особой цели.

Когда корабль отплыл за несколько десятков стадиев от Гераклеи, «Артемида» остановилась у пустынного берега. Злополучного быка спихнули в воду с верёвкой на шее, за ним спрыгнул ловкий Периандр. Бык, отфыркиваясь и пыхтя, выплыл на берег, здесь его удержал эфеб. Капитан, пассажиры и все матросы, кроме вахтенных, приплыли на лодках. Из разбросанных по берегу камней был наскоро сложен алтарь, и быка закололи в жертву олимпийским богам. Жертву принесли в знак благодарности за избавление от прошлых опасностей — и как молитву богам о спасении в будущем от бед. Лучшие части разделанной туши были возложены на заранее разведённый на алтаре костер, и ароматный дым горящего мяса, поднимаясь к небесам, должен был порадовать обоняние богов и в то же время послужить пищей олимпийцам.

Не забыты оказались и подземные боги: властитель Аида, мрачный Плутон, и жена его, кроткая Персефона. Подземным богам не доступен восходящий к небу дым, и жертву им приносили по-другому. Закалывали чёрную (обязательно чёрную!) овцу, так чтобы жертвенная кровь стекала на землю и просачивалась в мрачный, бессолнечный Аид. Греки считали, что, получив такую жертву, суровый Плутон становился благосклоннее к жертвователям.

Совершив этот обряд, Демарат, Тиманф и остальные с чувством исполненного долга возвратились на корабль.

Пропонтиду прошли за три дня, иногда приходилось лавировать против ветра.

У ворот Боспора Фракийского стоял на европейском берегу город Византии, колония выходцев из Мегар. На правом берегу приютились небольшие городки Халкедон и Никополь.

Все эти три города позднее разрослись, слились вместе, и сотни лет спустя стал у ворот Чёрного моря огромный город Византий, столица большой империи.[42]

Но во времена бегства Тиманфа Византий ещё не мечтал о своей грядущей славе, и жители его занимались садоводством, рыболовством и торговлей с соседними колониями.

После нескольких часов плавания Боспор Фракийский остался позади, а перед мореплавателями раскинулся необозримый Понт Эвксинский.

И опять пошли дни нелёгкого плавания. Здесь берег был не столь гостеприимным, как западный берег Малой Азии, где греческие колонии шли сплошной полосой. На западном берегу Понта Эвксинского