кое-где пустившихся за ним вдогонку, гиканье редких прохожих, которые, несмотря на ранний час, уже шли по своим делам, — все это только ускорило его бег.

Он миновал двор, поднялся на третий этаж и неистово заколотил в дверь Атоса.

Ему открыл Гримо с опухшими от сна глазами. Д'Артаньян ворвался в комнату с такой стремительностью, что чуть было не сшиб его с ног.

Вопреки своей обычной немоте, на этот раз бедный малый заговорил.

— Эй, ты! — крикнул он. — Что тебе надо, бесстыдница? Куда лезешь, потаскуха?

Д'Артаньян сдвинул набок свой капор и высвободил руки из-под накидки. Увидев усы и обнаженную шпагу, бедняга Гримо понял, что перед ним мужчина. Тогда он решил, что это убийца.

— На помощь! Спасите! На помощь! — крикнул он.

— Замолчи, дурак! — сказал молодой человек. — Я д'Артаньян. Неужели ты меня не узнал? Где твой господин?

— Вы — господин д'Артаньян? Не может быть! — вскричал Гримо.

— Гримо, — сказал Атос, выходя в халате из своей спальни, — вы, кажется, позволили себе заговорить…

— Но, сударь, дело в том, что…

— Замолчите!

Гримо умолк и только показал своему господину на д'Артаньяна.

Атос узнал товарища и, несмотря на всю свою флегматичность, разразился хохотом, который вполне оправдывался причудливым маскарадным костюмом, представившимся его взору: капор набекрень, съехавшая до полу юбка, засученные рукава и торчащие усы на взволнованном лице.

— Не смейтесь, друг мой, — вскричал д'Артаньян, — во имя самого бога, не смейтесь, потому что, даю вам честное слово, тут не до смеха!

Он произнес эти слова таким серьезным тоном и с таким неподдельным ужасом, что смех Атоса оборвался.

— Вы так бледны, друг мой… — сказал он, схватив его за руки. — Уж не ранены ли вы?

— Нет, но со мной только что случилось ужасное происшествие. Вы один, Атос?

— Черт возьми, да кому же у меня быть в эту пору!

— Это хорошо.

И д'Артаньян поспешно прошел в спальню Атоса.

— Ну, рассказывайте! — сказал последний, затворяя за собой дверь и запирая ее на задвижку, чтобы никто не мог помешать им. — Уж не умер ли король? Не убили ли вы кардинала? На вас лица нет! Рассказывайте же скорее, я положительно умираю от беспокойства.

— Атос, — сказал д'Артаньян, сбросив с себя женское платье и оказавшись в одной рубашке, — приготовьтесь выслушать невероятную, неслыханную историю.

— Сначала наденьте этот халат, — предложил мушкетер.

Д'Артаньян надел халат, причем не сразу попал в рукава — до такой степени он был еще взволнован.

— Итак? — спросил Атос.

— Итак… — ответил д'Артаньян, нагибаясь к уху Атоса и понижая голос, — итак, миледи заклеймена на плече цветком лилии.

— Ах! — вскричал мушкетер, словно в сердце ему попала пуля.

— Послушайте, — сказал д'Артаньян, — вы уверены, что та женщина действительно умерла?

— Та женщина? — переспросил Атос таким глухим голосом, что д'Артаньян едва расслышал его.

— Да, та, о которой вы мне однажды рассказали в Амьене.

Атос со стоном опустил голову на руки.

— Этой лет двадцать шесть — двадцать семь, — продолжал д'Артаиьян.

— У нее белокурые волосы? — спросил Атос.

— Да.

— Светлые, до странности светлые голубые глаза с черными бровями и черными ресницами?

— Да.

— Высокого роста, хорошо сложена? С левой стороны у нее недостает одного зуба рядом с глазным?

— Да.

— Цветок лилии небольшой, рыжеватого оттенка и как бы полустертый с помощью разных притираний?

— Да.

— Но ведь вы говорили, что она англичанка?

— Все называют ее миледи, но очень возможно, что она француженка. Ведь лорд Винтер — это всего лишь брат ее мужа.

— Д'Артаньян, я хочу ее видеть!

— Берегитесь, Атос, берегитесь: вы пытались убить ее! Это такая женщина, которая способна отплатить вам тем же и не промахнуться.

— Она не посмеет что-либо рассказать — это выдало бы ее.

— Она способна на все! Приходилось вам когда-нибудь видеть ее разъяренной?

— Нет.

— Это тигрица, пантера! Ах, милый Атос, я очень боюсь, что навлек опасность ужасной мести на нас обоих…

И д'Артаньян рассказал все: о безумном гневе миледи и ее угрозах убить его.

— Вы правы, и, клянусь душой, я не дал бы сейчас за свою жизнь и гроша, — сказал Атос. — К счастью, после завтра мы покидаем Париж; по всей вероятности, нас пошлют к Ла-Рошели, а когда мы уедем…

— Она последует за вами на край света, Атос, если только узнает вас. Пусть уж ее гнев падет на меня одного.

— Ах, друг мой, а что за важность, если она и убьет меня! — сказал Атос, — Уж не думаете ли вы, что я дорожу жизнью?

— Во всем этом скрывается какая-то ужасная тайна… Знаете, Атос, эта женщина — шпион кардинала, я убежден в этом.

— В таком случае, берегитесь. Если кардинал не проникся к вам восхищением за лондонскую историю, то он возненавидел вас за нее. Однако ему не в чем обвинить вас открыто, а так как ненависть непременно должна найти исход, особенно если это ненависть кардинала, то берегитесь! Когда вы выходите из дому, не выходите один; когда вы едете, будьте осторожны — словом, не доверяй те никому, даже собственной тени.

— К счастью, — сказал д'Артаньян, — нам надо только дотянуть до послезавтрашнего вечера, так как в армии, надеюсь, нам не придется опасаться никого, кроме вражеских солдат.

— А пока что, — заявил Атос, — я отказываюсь от своих затворнических намерений и буду повсюду сопровождать вас. Вам надо вернуться на улицу Могильщиков, я иду с вами.

— Но, как это ни близко отсюда, — возразил д'Артаньян, — я не могу идти туда в таком виде.

— Это правда, — согласился Атос и позвонил в колокольчик.

Вошел Гримо.

Атос знаком приказал ему пойти к д'Артаньяну и принести оттуда платье. Гримо также знаком ответил, что превосходно все понял, и ушел.

— Так-то, милый друг! — сказал Атос. — Однако же вся эта история отнюдь не помогает нам в деле экипировки, ибо, если не ошибаюсь, все ваши пожитки остались у миледи, которая вряд ли позаботится о том, чтобы вернуть их. К счастью, у вас есть сапфир.

— Сапфир принадлежит вам, милый Атос! Ведь вы сами сказали, что это фамильное кольцо.

— Да, мой отец купил его за две тысячи экю — так он говорил мне когда-то. Оно составляло часть свадебных подарков, которые он сделал моей матери, и оно просто великолепно! Мать подарила его мне, а я, безумец, вместо того чтобы хранить это кольцо как святыню, в свою очередь подарил его этой