Момент был самый подходящий. Я замахнулся правой ногой и ударил Краули, метя в коленную чашечку. Мое зрение еще не восстановилось полностью, и удар пришелся по голени.

Однако этого было достаточно. Почти. Краули завыл, отошел на шаг назад, и я вскочил на ноги. Видимо, Краули полагал, что первым ударом башмака вырубит меня на более долгий срок. Тупой сукин сын. Знал меня уже десяток лет и до сих пор не научился принимать в расчет толщину моего черепа.

Я свернул за угол, и за моей спиной раздался глухой звон металла о камень: мирадский клинок не достиг своей цели. Затем я бросился бежать со всех ног, выжимая из побитого тела все, что было возможно. Выдавливая до последней капли все силы, что остались во мне, я мчался на запад, к каналу.

Переулки в этой части Низкого города опутывали главные улицы, словно неправильная паутина, которую плел пьяный паук. Даже я знал их не так хорошо, в чем лишний раз убеждался, дважды пересекая одни и те же перекрестки. Но если трудности возникли у меня, что говорить о Краули и его банде. Серые стены отражали эхо злобных криков моих преследователей, побуждая меня бежать быстрее.

Покинув лабиринт улиц, я помчался по бульвару, идущему вдоль канала. В этом месте, немного южнее Андела, русло канала имеет наибольшую ширину, и как раз тут его берега соединяет мост Рупертово Седло. Последним яростным рывком я достиг моста и начал подниматься по его дуге из известняка. В обычный день здесь полно путников, спешащих по своим делам, и горожан, отправляющихся отдохнуть за городом, но при такой погоде, кроме меня самого, никого не было видно. Во всяком случае, поначалу.

С противоположной стороны моста ко мне приближался человек, тот самый, который следил за мной, с длинным, изогнутым внутрь ножом в руке, только теперь человек казался выше, чем прежде. Позади меня мирадец со шрамами выскочил из переулка, едва различимый в густом тумане.

Остановившись на вершине Седла, я лихорадочно искал выход из положения. Я думал броситься на прорыв и проскочить мимо головореза, быстро сокращавшего расстояние между нами, однако безоружного он удерживал бы меня достаточно долго, пока не подтянулись бы остальные громилы и не изрезали меня на куски. Сзади слышалось, как Краули поносит на чем свет стоит мою родню, обещая лютое наказание. Я обернулся на миг: Краули догонял мирадца, который замедлил шаг, чтобы дождаться своих.

Порой успех зависит от совокупности хитроумных уловок: принесенная в жертву пешка или загнанный в угол слон. Гораздо чаще, однако, успех зависит от скорости и неожиданности. Никто не спутал бы Краули с гением, только ведь и я был не первой жертвой, затравленной им на улицах Ригуса. Имея в запасе еще несколько секунд для размышлений, он догадался бы, что я скорее предпочту холодную ванну, чем сойдусь в схватке с его головорезами. Однако, сворачивая за угол, Краули еще не продумал такую возможность и был застигнут врасплох, когда я взобрался на парапет моста и нырнул ласточкой вниз.

Лед оказался толще, чем представлялось мне на мосту, и, пробиваясь сквозь белую корку, я изрядно ушиб плечо. Но боль ощущалась недолго. Ледяная вода притупила ее, проняв меня холодом до самых костей. Приведя себя в вертикальное положение, я сумел-таки стянуть отяжелевшую куртку, нащупать онемелыми руками шнурки и сорвать башмаки, хотя пальцы окостенели и с трудом выполняли команды.

Краули наверняка подумал бы, что я направлюсь вниз по реке, но я был неважным пловцом и потому не видел никаких шансов опередить Краули и его парней. Вместо этого я взбрыкнул ногами и ушел вглубь. От городских нечистот вода в канале была слишком мутной, чтобы что-то увидеть в ней, даже если бы я был настолько глуп, чтобы открыть глаза, и мне оставалось только надеяться, что Краули попадется на удочку. Я задержал дыхание настолько, насколько мог, затем всплыл к поверхности за глотком воздуха, приподнимая слой льда на полдюйма над водой, и снова нырнул в глубину. Это не могло продолжаться долго. Ноги и руки окоченели и стали тяжелыми, каждое движение давалось с трудом, желание тела подчиняться моим приказам убывало с каждой секундой.

Я поднимался за воздухом еще дважды, прежде чем холод сделался совершенно невыносимым, затем доплыл до западной набережной и выбрался на берег канала. Несколько мгновений я лежал полумертвый на грязной булыжной набережной, пытаясь заставить себя двигаться, но тело отказывалось мне подчиниться. Лишь мысль о том, что может со мной случиться, если Краули и его люди найдут меня, — долгая пытка и неминуемая смерть, — придала мне достаточно сил, чтобы подняться на ноги.

Моя уловка не сработала бы в любой другой день. Преследователи обязательно заметили бы, как я выбираюсь из воды, и скоро настигли бы меня, но туман с реки был настолько густым, что лишал всякого возможности видеть на несколько шагов впереди, и преследование становилось почти невозможным. Краули попался на мою хитрость. Я слышал издалека, как его головорезы кричат друг на друга, пытаясь понять, где меня упустили.

Я знал, что не вернусь в «Пьяного графа». Я даже и не пытался. Я просто свернул в переулок и направился на юг, двигаясь так быстро, как только мог. Холодный ветер больно лизал мне лицо, сырые волосы примерзали к коже на голове, рождая особенно неприятные ощущения. Если в ближайшее время я не избавлюсь от мокрой одежды и не окажусь у огня, то холод сделает то, что не удалось Краули. Быть может, не так болезненно, но так же верно.

Узкие улочки кривились и петляли передо мной, мое зрение то затуманивалось, то вновь прояснялось, дикая боль сжимала мне грудь. Оставалось пройти всего несколько кварталов. Казалось, произойдет чудо, если я доберусь до цели.

Медленный бег сменился полуходьбой, затем перешел в медленный шаг, затем стал похож на неуклюжее ковыляние.

Еще один шаг.

И еще.

Через ограждения из белого камня я перелезал с позорной неловкостью, всякий раз разбивая о них колени. Моему заледеневшему телу было трудно справиться даже с этими низкими стенами. Перевалившись вперед головой через последнее препятствие, я плюхнулся на землю у основания башни. Нащупывая под рубахой Око, которое взял у Криспина, я думал, что смогу разрушить оборону Гнезда, но пальцы не слушались меня, и я понимал, что в любом случае не смогу достичь концентрации, которая требуется для управления силами талисмана. Подняв себя на ноги, я тщетно застучал по двери, но моя мольба о доступе в башню затерялась в потоках ветра.

Горгулья, точно немой свидетель моих напрасных усилий, хранила молчание. И я рухнул на землю.

На девятнадцатом году моей жизни, в середине лета, Ригус охватила предвоенная лихорадка. Улицы гудели молвой о провале Хемдельского соглашения, новости сообщали, что наши континентальные союзники, Мирадин и Нестрия, мобилизуют войска для защиты своих границ от дренской угрозы. Верховный канцлер Аспит вначале объявил о призыве двадцати тысяч солдат, впоследствии была собрана величайшая за всю историю Империи армия. Едва ли кто-нибудь думал тогда, что эта первая жертва послужит искрой, из которой разгорится пламя пожара, способного испепелить целый материк.

В послевоенные годы я слышал множество различных объяснений причин Войны. Когда я записался в армию, мне говорили, что мы идем умирать во имя соблюдения соглашений, заключенных с нашими военными союзниками. Какую ощутимую выгоду, однако, я мог бы извлечь из обеспечения территориальной целостности дряхлеющей Мирадской империи с ее полоумным царем-жрецом или из помощи нестрианцам, желающим отомстить за обиды, нанесенные им молодой Дренской Республикой пятнадцать лет тому назад, — все это находилось и до сих пор остается выше моего понимания. Хотя это не так уж важно. Руководство легко отказалось от этой идеи, едва наши вечные союзники капитулировали через два года конфликта. Затем начались разговоры о том, будто мое присутствие за сотни миль от дома необходимо, чтобы защитить заморские интересы Короны и не дать дренцам занять незамерзающий порт, который позволил бы им угрожать сокровищницам нашей Империи, разбросанным на большом расстоянии друг от друга. Мой знакомый учитель, один из моих клиентов, однажды пытался объяснить, что Война явилась неизбежным побочным продуктом того, что он называл «растущей ролью олигархических финансовых интересов». Правда, в тот момент мы изрядно заправились амброзией, и я с трудом улавливал ход его мыслей. Я слышал множество объяснений. Да и сейчас еще, черт возьми, половина Низкого города винит во