о вашем обаянии.

— Имей я дерзость возразить милорду, я бы отклонил столь несправедливую похвалу, но, будучи смиренной душой, могу лишь поблагодарить милорда за его милость.

— Вы служили учителем придворного этикета, перед тем как занялись вашим нынешним ремеслом?

— Я сменил множество профессий, перед тем как взялся за свое нынешнее занятие, милорд. — Наше знакомство затянулось дольше, чем следовало; гости наверняка начинали задаваться вопросом о том, какое дело могло быть у их хозяина к этому типу в грязной куртке. — И даже теперь я имею множество разных занятий. Не будет ли вашему превосходительству угодно назвать то из них, которое вы желаете иметь в своем полном распоряжении?

Возникла долгая пауза, во время которой Веселый Клинок не сводил с меня блестящих глаз. Мне уже начинало казаться, что я несколько переоценил трезвость герцога.

— Возможно, однажды мы обсудим подробнее перечень услуг, которые вы могли бы оказать мне. А пока что Фанфарон введет вас в курс дела. — Взмахом руки Беконфилд указал на стоявшего неподалеку молчаливого джентльмена в роскошном темном камзоле. — Не пропадайте надолго. Человек такого ума и способностей всегда желанный гость в моем доме, каким бы ни был повод для встречи.

Я поклонился, сначала герцогу, затем еще раз его свите. Никто не ответил мне хотя бы кивком, и только Йансей быстро кивнул мне, когда я уходил. Слуга Веселого Клинка вывел меня из главной гостиной в маленький коридор.

Вблизи от Фанфарона повеяло чем-то вроде чернил и канцелярской службой. Неприятно пощелкивая языком, он вынул из нагрудного кармана листок бумаги, развернул его и вручил мне со словами:

— Вот перечень того, что нужно доставить хозяину.

Я постарался не подавать вида, будто разнообразие наименований и требуемое количество поразили меня.

— Сон-траву и амброзию я могу дать прямо сейчас. Остальное достану через день или два. Кроме последнего. Я не торгую змием. Придется найти кого-то другого.

— Я и не подозревал, что люди вашего рода занятий могут позволить себе такую разборчивость в средствах.

— Рад поспособствовать вашему просвещению.

Дворецкий герцога полыхнул недовольством и попытался подобрать какой-нибудь едкий ответ. Я решил не лишать человека возможности отыграться и несколько секунд подождал. Но когда стало ясно, что ему ничто не приходит на ум, я продолжил:

— Полагаю, деньги при вас?

Человек достал пухлый кошель и передал его мне каким-то нелепым, манерным жестом, явно несообразным ситуации, если принять во внимание, что мы совершали сделку с наркотиками. Кошель весил больше, чем нужно. Значительно больше.

— Герцог невероятно щедр.

— Лорд покупает ваше молчание и вашу преданность.

— Передайте ему, что первое бесплатно, а второе не для продажи.

Я убрал кошель в свою сумку и вручил дворецкому большую долю из оставшихся у меня припасов.

Он принял ее с выразительно-театральным видом презрения.

— По этому коридору вы выйдете в сад. Тропинка выведет вас к задним воротам.

— Тот джентльмен, с которым я беседовал до встречи с герцогом, — перебил его я, — кто он?

— Хотите верьте, хотите нет, сэр, — он особо подчеркнул последнее слово, как бы давая понять, что не причисляет меня к этому сорту людей, — у меня и в мыслях не было следить за каждым вашим шагом.

— Вы знаете, о ком я говорю. Он не вписывается в окружающую обстановку.

— Пожалуй, это вас не касается, но полагаю, вы имеете в виду мага Брайтфеллоу.

Если и был кто-то, за кого я никогда не принял бы толстяка, так это королева Остаррикии. И никогда не принял бы его за мага. Но я предпочел больше не вспоминать о нем и продолжил свой путь по ночным улицам назад к дому.

В целом вечеринка мало отличалась от сотен других. Обычное сборище утомленных жизнью аристократов, готовых с радостью променять наследственное богатство на алхимическое счастье, и я с не меньшей радостью был готов помочь им освободить карманы от лишнего груза. Сделка на условиях, выгодных для обеих сторон, и, можно сказать, рядовая, за исключением мелкой детали, одного пустяка, принять во внимание который я смог лишь на обратном пути. У меня просто не было времени подумать об этом раньше.

С того самого момента, когда я начал общение с лордом Беконфилдом, и до тех пор, пока я не потерял его из поля зрения, сапфир на груди жег мне кожу, словно осиное жало. Когда я покинул владения герцога, то потер больное место и, возвращаясь домой, подумал, что наша новая встреча с лордом Беконфилдом, возможно, произойдет даже раньше, чем он того ждет.

Склоненное надо мной лицо Адольфуса, перекошенное от волнения, — это первое, что я увидел, когда проснулся. Вцепившись в меня могучими лапами, гигант вытряхнул меня из объятий сна.

— Нашли девочку.

Тон Адольфуса явно подразумевал, что ее нашли мертвой. Оттолкнув его, я присел.

— Обморозни уже здесь?

— Еще нет.

У нас было мало времени. Схватив свою сумку со стула, я протянул ее великану.

— Скажи Воробью, чтобы передал сумку Малышу Маку. И дай ему какое-нибудь задание. Отошли его куда-нибудь на несколько часов из трактира.

— Что-нибудь еще?

— Не мешай им, когда они придут. Пропусти наверх и не ерепенься. Я разберусь.

Тяжело сглотнув, он ушел.

Я оделся и натянул сапоги, потом снова улегся на кровать. По крайней мере, я не встречу их нагишом, когда они придут за мной. Это было практически все, что я мог успеть. Адольфус имел все основания для волнений. Криспин, конечно, не то, что другие: несмотря на нашу размолвку, он знал, что я не убиваю детей. Только никто не пришлет за мной Криспина, потому что Криспин ловит убийц и преступников, а наверху никому нет никакого дела до мертвой девочки. Верхушку интересовал маг, который мог бы убить ее, а это означало, что дело ведет Особый отдел, а Особый отдел — это целая куча неприятностей.

Империя — большая машина, громоздкий механизм, миллионы вращающихся шестеренок, а любое подобное устройство не работает идеально. Если на какой-нибудь линзе появляется пятнышко грязи или колесико отказывается вращаться, должен быть кто-то поблизости, чтобы исправить поломку. В этом-то и состоит задача Особого отдела — следить за тем, чтобы шестерни вращались быстро и плавно, и перемалывать в порошок всякого, кто случайно увязнет между зубцами, дабы не помешал их работе.

Я досадно вздохнул. Когда-то и я блистал яркой звездой в этой труппе. Порой жизнь — странная штука.

Они вошли внутрь без церемоний. Я слышал, как внизу с треском распахнулась дверь, посыпались непотребные слова и угрозы. Я только надеялся, что Адольфус не наделает глупостей — под слоем жира и благодушием скрывался человек, способный на отчаянную жестокость. Если бы он вознамерился им помешать, им пришлось бы убить его, чтобы расчистить путь, и тогда пролилась бы кровь не только его одного.

Однако я не слышал ни дребезга разбитого стекла, ни грохота поломанной мебели, которые обычно сопровождают гнев моего товарища, и решил, что он последовал моему совету. Эхо шагов поднималось по