значения.

Но это не так. Во всем виноват шок — от него я онемела, он тянет нас на дно вместе с кораблем. Даже сейчас я ощущала, что палуба накреняется все сильнее; передняя часть «Титаника» опустилась ниже, чем корма. Неужели нос уже погрузился под воду? Я не видела. Люди вокруг кричали и плайали — они поняли то, что я знала с той самой секунды, как ледяная вода коснулась моей руки. Корабль обречен.

У нас с Алеком осталось всего несколько минут, чтобы спасти жизнь.

Алек потащил меня на корму, вверх по накренившейся палубе.

— Еще не все шлюпки ушли, — сказал он. — Если мы поторопимся, то сможем посадить тебя в одну из них.

— Без тебя не сяду!

— Тесс, сначала женщины и дети.

— Но потом… — Горло сжалось.

Не будет никакого «потом» после того, как женщины и дети погрузятся в спасательные шлюпки. Не хватит места.

Алек погибнет.

Тут показалось знакомое лицо: Джордж, замученный, но по-прежнему вежливый, продвигался сквозь толпу, уговаривая всех сохранять спокойствие. Он заметил меня, и его лицо изменилось, сделавшись еще более безнадежным.

— Тесс, почему, скажите, ради бога, вы до сих пор на борту? Мне сказали, что Мириам села в одну из первых спасательных шлюпок. Почему вы не с ней?

Я пыталась уговорить Лайлов выйти на палубу. Вы их видели?

Джордж помотал головой. «Пожалуйста, пожалуйста, пусть хотя бы Ирен спасется! Хорошо, хоть Мириам в безопасности».

— И Алек… Алек, это Джордж, друг Мириам. Джордж, это Алек. Ему есть место в шлюпке?

Алек посмотрел на меня с любовью, но одновременно с раздражением:

— Я говорил ей, что значит «сначала женщины и дети», но она же не хочет слушать!

Джордж поколебался всего долю секунды:

— Осталось еще несколько дополнительных шлюпок.

Сердце мое даже подпрыгнуло от неожиданной надежды.

— Вы имеете в виду…

Шагнув ближе к нам, Джордж прошептал:

— Они складные. Используются только в случае крайней необходимости, — значит, их в любой момент спустят на воду. Не могу объявить об этом вслух, начнется давка. Кроме того, кто, черт возьми, в таком гаме услышит хоть слово — простите меня за грубость, Тесс. Вы оба, идите вон туда. — Он показал в ту сторону, куда нам следовало идти, к складным шлюпкам.

Я кинула на Алека взгляд, означающий: только попробуй сейчас изображать благородство и самопожертвование! И хотя я видела, что он не хочет воспользоваться шансом, которого нет у других, жить он все-таки хочет. Алек повернулся к Джорджу:

— Вы идете с нами? Тоже попытаетесь?

— Нет. Мой долг оставаться на борту до конца — и я останусь. — Голос Джорджа звучал уверенно и ровно даже перед лицом смерти.

Борясь со слезами, я приподнялась на цыпочки и поцеловала Джорджа в щеку. Он ответил мне кривой улыбкой:

— Передайте, пожалуйста, Мириам… мне очень жаль, что нам выпало так мало времени.

— Конечно передам.

Алек с Джорджем пожали друг другу руки, и, хотя они только что познакомились, взгляд, которым они обменялись, говорил, что они обязательно подружились бы, будь у них шанс. Но у Джорджа не осталось ни единого шанса…

Алек потянул меня к другому борту парохода — нашей единственной возможности выжить, и через несколько мгновений Джордж затерялся в густеющей толпе.

Я все еще слышала, как играет оркестр — кажется, на этот раз «Голубой Дунай», но толпа становилась все гуще и громче. Пассажиры третьего класса наконец-то выбрались наверх, но большинство из них не разговаривали по-английски и не понимали, что нужно делать. Теперь почти все надели спасательные жилеты. Некоторые все еще смеялись, но пронзительно, почти истерически, и к смеху примешивались рыдания. Ночной холод усиливался с каждой минутой. Ясное, безоблачное, усыпанное звездами небо словно насмехалось над нами в своем совершенстве и красоте. Крен палубы все увеличивался, люди хватались за поручни и друг за друга. Я завороженно смотрела на окружающих. Супруги Штраус сидели бок о бок в шезлонгах, держась за руки, — они хотели умереть вместе, как и жили. Испуганная маленькая девочка всхлипывала, разыскивая маму; я хотела остановиться и помочь ей, но меня опередила добрая рыжеволосая женщина, пообещав ребенку найти мать, хотя наверняка понимала, что это будет сложно, а скорее всего, вообще невозможно. Мальчики лет двенадцати-тринадцати храбрились, стоя рядом с отцами и, похоже, решив, что они уже достаточно «мужчины» и не могут занимать детские места в спасательных шлюпках.

Но хуже всего было то, что я многих не видела: престарелых норвежских леди из своей каюты, Неда, Ирен.

Мы прошли через все судно и вбежали в курительный салон первого класса, где мужчины в смокингах продолжали играть в карты, скорее всего тоже из бравады. Общество здесь стало весьма пестрым: женщины курили сигары, одетый в форму официант из обеденного зала первого класса нацепил на себя чей-то цилиндр. Люди вели себя странно — и смеялись в лицо смерти.

Эта картина потрясла и Алека, но он не замедлил шаг.

— Мы должны посадить тебя в шлюпку.

— Мы оба должны сесть в шлюпку, — поправила его я.

— Я не могу, — отказался Алек, продолжая тащить меня за собой. — Я не могу сесть в спасательную шлюпку, зная, что тут умирают дети!

— Твоя жизнь не менее ценная, чем любого другого!

Алек оглянулся на меня, и его скорбный взгляд сказал мне, что он так не думает. Неужели чувство вины за погибшего стюарда помешает ему сейчас попытаться выжить? Я попробовала снова:

— Алек, ты нужен мне. Мы окажемся в крохотной лодчонке посреди океана, глухой ночью — один Бог знает, когда придет помощь, да придет ли она вообще! Не оставляй меня одну.

Алек ничего не ответил, только крепче сжал мою руку и потащил меня в другую сторону. Я понадеялась, что это хороший знак.

Мы прошли мимо великолепной главной лестницы. Один из купидонов у ее изножья так наклонился, что, казалось, вот-вот взлетит. Из-за того, что корабль накренился, бежать было опасно и страшно. Я оглянулась и увидела первые струйки воды, начавшие заливать пол.

И тут я вспомнила, что не увидела еще кое-кого.

— Твой отец! Мы должны вернуться за ним.

— Нет. Папа уже решил пойти на дно вместе с судном. Он сказал, что ему будет стыдно занять место какой-нибудь дамы. — Алек замолчал. Я поняла, что он борется с рыданиями. Мне вовсе не казалось, что оплакать смерть любимого отца — не мужественно. — Папа сказал, что я должен найти тебя. Мы… мы с ним уже попрощались.

— О Алек… мы не можем бросить его…

— Не надо, Тесс. Я не смогу снова пройти через это. Он не передумает. Ты единственная, кого я должен спасти.

Голова закружилась так сильно, что я едва не потеряла сознание, и тошнота подкатила к горлу. Может, это просто страх? Или виной всему нападение Михаила? Казалось, что оно случилось в другой жизни, а не несколько часов назад. Я только сильнее сжала руку Алека. Он со мной. Мы сядем в шлюпку, и после этого ничто не будет иметь значения, потому что мы будем вместе.

Мы выскочили на палубу. Народу здесь было намного меньше. Собственно, почти никого, кроме